Сердцедёр

Жакмор вышел на берег, поставил башмаки на большущий камень. Стоило поднять голову, и можно было увидеть круто уходящую вверх полосу деревянных рельс, исчезающую в обрывистых скалах утеса.

— Смотреть на все это, только тоску нагонять...

— Бросьте, ни к чему так волноваться, — сказал Анжель, ловко перебежал по шаткому трапу на борт яхты и скрылся в рубке. Жакмор все так же растерянно стоял и ждал.

— А зачем вам горшки с цветами? — спросил он, когда Анжель снова появился на палубе.

— А что, нельзя, что ли? — раздраженно отозвался Анжель.

— Нет, нет, конечно, пожалуйста, — оказал Жакмор, — но чем вы будете их поливать?

— Водой, естественно. В море, знаете ли, тоже иногда идут дожди, — ответил Анжель.

— Тоже верно, — согласился тот.

— Да не делайте такое страдальческое лицо, — сказал Анжель, — вы меня изводите. Можно подумать, вы друга теряете!

— Так и есть, — ответил Жакмор, — вы мне очень дороги.

— Что ж, вы мне тоже, — сказал Анжель, — но ведь тем не менее уезжаю. Как ни люблю я вас или кого-то еще, а отправляться надо, именно потому, что есть другие люди, которых я ненавижу. Только мерзости жизни побуждают нас к действию. Трусы мы все.

— Не знаю, трусость это, или нет, но мне больно.

— А чтобы боль не слишком вас одолевала, я предусмотрел некоторые дополнительные детали, придающие событию большую остроту: отсутствие провизии, маленькая трещинка в корпусе и ограниченное количество питьевой воды. Ну как? Стало легче?

— Вот дурак, — разозлился Жакмор.

— Таким образом, с моральной точки зрения это по-прежнему трусость, но с физической уже смелость.

— Да не смелость, а идиотизм, прошу не путать, — сказал Жакмор, — и потом, не вижу никакой трусости и в моральном плане. Какая же это трусость, если ты не любишь кого-то или перестал любить. Разве не так?

— Ну вот, сейчас опять запутаемся, — сказал Анжель. — Стоит нам начать спорить, и мы тут же забираемся в высокую философию. Тоже ведь лишний повод к отъезду: избавлю вас от своих плоских мыслишек.

— Думаете, другие способны подкинуть что-нибудь получше, — пробормотал Жакмор сквозь зубы.

— Да, вы правы, простите меня, совсем забыл про вашу пресловутую пустоту.

Анжель засмеялся и вновь нырнул в чрево яхты. Мгновение спустя он снова показался на палубе, а в глубине корпуса глухо заворчало.

— Все идет нормально, — сказал Анжель, — можно сниматься хоть сейчас. Наверное, будет лучше, если она воспитает их сама. Я бы все равно противился ее методам, а всякий спор мне ненавистен.

Жакмор смотрел на прозрачную воду, в которой галька и водоросли казались увеличенными. Прекрасное море было почти неподвижно; оно лишь едва уловимо плескалось, будто приоткрывались и закрывались мокрые губы. Жакмор опустил голову.

— А черт... — сказал он, — не надо шутить.

— Мне никогда это толком не удавалось, — ответил Анжель, — но уж сейчас деваться некуда. Отступление для меня невозможно.

Он быстро спустился по трапу на землю, вынул из кармана спичечный коробок, выковырял из него спичку, присел и поджег конец промасленного фитиля, соединенного со спусковыми рельсами.

— Ну вот, скоро и думать забудете обо мне.

Жакмор и Анжель наблюдали, как голубоватое пламя быстро ползет по фитилю. Вдруг огонь ярко вспыхнул, понесся по шнуру, достиг дерева, и оно, потрескивая, стало чернеть. Анжель вернулся на яхту, свернул трап и бросил его подальше на берег.

— Как, вы не берете с собой трап? — спросил Жакмор, отрывая взор от пламени.

— В нем нет необходимости, — ответил Анжель. — Кстати, должен вам сознаться, терпеть не могу детей. Ну ладно, пока, старик.

— Пока, ублюдок, — сказал Жакмор.

Анжель улыбался, но его глаза влажно поблескивали. Позади Жакмора шипело и пыхтело пламя. Анжель спустился в рубку. Бешено заработали одиннадцать пар лопастей, и вода вскипела вокруг. Анжель появился на палубе и взялся за штурвал. Наконец судно, набрав скорость, стало стремительно удаляться от берега. Чем дальше оно уходило, тем сильнее корпус выступал над водой. Когда же была достигнута максимальная скорость, стало казаться, что легкая хрупкая яхта спокойно идет по воде, окруженная пенной каймой. Анжель в знак прощания поднял руку. Издалека он выглядел кукольным человечком. Жакмор махнул ему в ответ. Было шесть часов вечера. Теперь пламя полыхало вовсю; Жакмор, утирая лицо, отскочил в сторону. И хороший предлог нашелся вовремя. Густой черный дым, подсвеченный оранжевым, величественно колыхаясь, поднимался огромными кольцами, переваливал за вершину утеса и уходил почти прямиком в небо.

Жакмор вздрогнул. Только сейчас он заметил, что вот уже минут десять, не переставая, мяукает. В его мяве слышались и боль, будто кричал кот, которого сию минуту кастрировали. Он закрыл рот и стал неловко обуваться, а потом двинулся к утесу. У его подножия он в последний раз оглянулся на море. Еще теплые солнечные лучи высвечивали где-то далеко-далеко на морской глади крошечный предмет, двигавшийся по воде, словно морской клоп. Или плавунец. Или водомерка. В общем, как существо, идущее по воде в полном одиночестве с таким же одиноким Анжелем на спине.

XVIII