Сердце зимы

– Да харст его знает, эрель, – подал голос один из двоих. В его волосах угнездились два колтуна, каждый размером с кулак, на щеке вздулась гнойная рана и говорил он, едва открывая рот. – Там навроде муравейника все, сплошные лазы да пещеры. Один точно на север тянулся, но Ярос велел туда не идти. Пошли бы – точно сгинули ни про что.

– Ничего странного не заметили? – Таремка надеялась услышать что-то стоящее, поэтому, когда слово взял северянин с раной на щеке, ловила каждое слово.

– Воняло там, будто из пасти шарашей. Везде серой да гарью, а еще загнившими кишками.

– Шарашей? Что ты имеешь в виду?

Северянин замялся.

– Шарашами и воняло, – ответил вместо товарища Дорф. Слова он произнес медленно, точно тут же сам обдумывал их смысл.

– Откуда там, – таремка указала пальцем на темнеющий проход, – людоеды?

Ответа не последовало. Зато на лицах мужчин застыло почти одинаковое выражение непонимания. При этом каждый наверняка догадывался, что невольно стал очевидцем чего-то странного, а, быть может, и важного.

Насколько Миара помнила, тароны никогда не жрали гнилое мясо. По крайней мере, об этом нигде ни слова не говорилось. Значит, вряд ли бы они стали таскать к себе в логово разлагающихся шарашей. Вывод напрашивался сам собой, и попахивало от него мерзкой тухлятиной: людоеды сами лезут под гору. Миара пыталась соображать быстро. Нет – из-под горы, незаметно прибывая с севера. Подземный путь на север, укрытый там, где мало кто сможет на него наткнуться. А что – идеальный способ проникнуть незаметно в Северные земли. Местные не полезут в Хеттские горы, хоть бы само небо грозило рухнуть на их головы. И не полезли, если бы не Арэн, который переупрямил толстолобого старосту.

Неужели шараши сами додумались до использования тайного хода? Вряд ли. Значит, кто-то им подсказал.

«Кто-то их направляет…» – Так говорили селяне?

Но тогда почему кругом на поверхности никаких следов их присутствия?

Чтобы немного развеять тягостные мысли, Миара предложила все же внимательно осмотреть завал, который отрезал их от лагеря. Северяне приняли идею с воодушевлением. Которое, впрочем, быстро улетучилось, как только стало понятно истинное положение вещей. Удивительно, как таремка и Дорф никуда не провалились вчера в темноте, когда, ничего не зная, шастали в нагромождении камней. Сейчас, при свете, были отчетливо видны глубокие рваные раны в теле земли, которые растягивались далеко в стороны, скрывались под тяжелыми булыжниками и даже под неприметным снегом. Даже малейшие попытки обойти завал неизменно заканчивались клубящейся паром пустотой.

Северяне еще покричали, надеясь привлечь внимание соплеменников на той стороне, но в ответ не донеслось ни звука.

– Мы здесь застряли, – сказал Дорф. И в его голосе Миаре послышалось отчаяние.

– Думаю, никто не станет спорить, что у нас отсюда есть всего один выход – обратно в гору, – заговорила она быстро, предупреждая возможные споры. – Неважно, на север ведет путь, который вы нашли, или нет. Должны быть и другие. Шараши не стали бы лезть под гору, только чтобы там отсидеться. Они идут сюда, идут в ваши земли. И если мы не видим их следов здесь, значит, есть и другие выходы из горы. Мы должны найти хотя бы один из них.

Ясное дело, что хватанула лишку в своем стремлении занять верх над северными мужчинами. Мудрую стали бы слушать или, возможно, свою, северянку, но чужестранка, хоть бы сколько ума ей ни было отмерено, все равно останется чужестранкой. А она и так достаточно испытывала их терпение.

– Мы бежали от шарашей только затем, чтобы самим лезть в их логово? – влез непрошеный голос.

– Да, – не стала отпираться таремка. – Но раз боги сохранили наши жизни, значит, у нас есть предназначение. Кому-то суждено узнать – что людоеды делают под горой и куда идут из нее. Так почему не нам? Впрочем… – она нарочно приберегла самый веский аргумент напоследок, – я пойму ваш страх. Кто бы еще, в крепком рассудке, сунулся в рассадник летунов, да еще и в самую глотку шарашам.

Мужчины не поскупились на неодобрительные взгляды. Яд тщеславия сделал свое дело – обвинение в трусости стоило бы таремке головы, будь она мужчиной. Но ее не тронули. Только щедро одарили молчаливым укором.

– Когда пойдем, госпожа? – проглотив обиду, спросил Дорф.

– А зачем ждать? Накормите их, – кивнула в сторону изможденной троицы, – я осмотрю раны и пойдем.

– А с этим-то чего? – Дорф показал взглядом в сторону иджальца.

– Понесем. Мой друг еще не совсем поправился, но его разум вот-вот прояснится, и Банрут вернется из царства сна.

– В него вселился темный дух, – отозвался кто-то.

– Его надо оставить. Негоже нести беду с собой.

Миара отчаялась – ей не хватит сил тащить жреца самой, но о том, чтобы оставить его одного, она и не помышляла. Таремка, проглотив унижение, с мольбой посмотрела на северян. Мужчины молчали, отводили взгляды, а то и вовсе отворачивались. Только один подался вперед, подтирая зеленый гной, что струился из распоротой щеки.

– Я понесу, госпожа.

Миара с облегчением выдохнула, почувствовав, как сдавило в груди.

– Как тебя зовут?