Сердце зимы

Раш чуть было не дал в сердцах волю языку и не выругался – но все же вовремя сдержался, хоть слова плясали на языке, словно харсты на освященной земле. На лицо постарался напустить выражение скучающего непонимания, точно услышал нечто такое, до чего совершенно нет дела.

Нээрийская кровь.

Невероятно!

Он вырос с убеждением, что все они сгинули. Древняя кровь Первых, настолько крепкая и сильная, что одной ее капли достаточно, чтобы делать человека неуязвимым к тем, кого так бережно пестовали последователи Шараяны.

– Ты не знаешь, – с каким-то обреченным смирением сказал Берн, и Раш мысленно похвалил свое мастерство притворства. – Проходят десятки лет, столетия, растворяется в прошлом история. В теплых землях, видать, уже никто и не помнит.

– В теплых землях ходит множество легенд, и каждая – чуднее другой, – отозвался Раш. Он копался в памяти, выуживая наиболее подходящий ответ, и все равно каждый был недостаточно нейтральным. – Боюсь, я знаю лишь то, что сохранилось в сказках, которыми старухи стращают непослушных детей.

Берн понимающе закивал, хоть при этом выглядел слегка раздраженным. Раш угадал в нем типичную обиду всех взращенных на местных легендах людей: они думают, что лишь их история сотворения мира истинная, и каждый от Обители солнца и до Края обязан если не почитать ее, то хотя бы знать. Тем не менее другой правды для него у чужака не было.

– В минувшем году Торус слег. Просто в какой-то из дней не смог встать с постели. Перед тем мы с ним ходили на охоту, и он был здоров, как бык, а на следующий день обгадился в своей же кровати. Я довольно пожил на свете, но такое на моем веку впервые: чтобы здоровый мужик ни с того ни с его превращался в сцикливое дитя. – Он на минуту отвлекся от разглядывания топора и посмотрел на Раша так, будто хотел взглядом что-то прибавить к словам, но карманник так ничего и не понял. – Через пару дней он перестал меня узнавать. Тыкал пальцем мне в рожу и как безумный кричал, что я какая-то проказа. А мы, чтоб ты понимал, чужестранец, вместе столько прошли, что он меня за сына названого считал, а я его отцом называл, которого у меня никогда не было. Скоро Торус помер. Просто высох, словно с него всю кровь сцедили, будто с туши свиной. На Севере свои порядки, у нас на престол садится наследник, но власть может получить и тот, кто в состоянии ее отобрать. Но кровь Кромаха была особенной, а его сын унаследовал у отца самое главное: отвагу и отчаяние. Мы с Бракеном были друг другу как братья. Случалось, он уступал отцу, когда они по-родному друг другу шею мылили, но он был крепким парнем. А вскоре и его болячка скосила. Та самая, что и отца. Тут-то и появился Торхейм вместе с колдуньями из Белого шпиля. Я даже так думаю, что это они его привели, потому что никогда раньше за ним никаких подвигов или смелости на поле брани не замечал, а вот языком красиво молоть – это он первый.

Тут Берн смачно отхаркнул слюну и растоптал вязкую лужицу сапогом.

– Пока колдуньи рассказывали про знамение, Торхейм все вокруг престола похаживал да на дочку Кромаха поглядывал. Ей тогда всего тринадцать минуло: слабая и болезная девочка была, но Торус в ней души не чаял. Ей и не место было на отцовском престоле, но, видать, так Скальду угодно стало распорядиться ее судьбой. Колдуньи потребовали, чтобы девочка от престола отказалась добровольно, в обмен на право стать женою одного из Торхеймовых сыновей. Девочка не отказалась. Знаешь ли, чужестранец, кровь – она не как вода жидкая, а как добрый огненный брум – густая, горячая и крепкая. Девочка была слаба телом, но не духом – до последнего вздоха держала голову высоко, как отец научил. В тот день Торхейм ни с чем ушел, а на следующий явился со своими норенами и их воинами и вызвал правителя на Право сильного. Есть у нас такой древний порядок, заведенный еще в те времена, когда в теплых землях жили одни жабы да змеи, а людей там в помине не было. Слабая кровь Север не удержит, потому слабому нет места на престоле.

– И что же, здоровый бугай бросил вызов немощной девчонке? – Раш не удержался от кислой усмешки. – Не слишком-то много чести медведю кролика задрать.

Берн поддержал его злым взглядом.

– За девочку, понятное дело, вступился ее тогдашний кетельгард. Торхейм ему башку снес, хоть в том поединке столько грязи было, что о нем точно песни складывать не станут. Но дело сделали: кетельгарду – бесславная погибель, девочку отослали куда-то к южным границам, якобы на лечение, потому что Торхейм в грудь себя колотил и на каждом шагу твердил, что, хоть его доброе предложение отвергли, он все равно желает, чтобы девочка стала женою его сыну. Только с тех пор минуло два месяца, а от девочки ни слуху, ни духу. – Берн многозначительно покосился на Раша.