Сердечные истории

А Гордон? Меня вдруг словно ошпарило этой мыслью. Кто придет к нему, если что-то случится? Родители его далеко. Брат?.. Вряд ли. И уж, конечно, не явится никто из дружков, обожавших спаивать его и раскручивать на деньги, бросавшихся врассыпную, как только начинали брезжить проблемы. Он один, совсем один. Как и я. Наверное.

Я вышла на террасу, закурила и, схватив мобильный, написала ему в сообщение: «Как ты?» Ожидая, что он немедленно меня пошлет, напишет в ответ гадость, заблокирует номер. В общем, отреагирует так, как раньше. Но ответа не было. Больше того, галочка возле сообщения не окрашивалась голубым – значит, он его не прочел.

Ответ не пришел и через два часа, и к вечеру. И сообщение по-прежнему оставалось непрочитанным. Изнутри поднялась едкая тревога. В соцсетях Гордон не объявлялся уже три дня. Мессенджер он, по всей видимости, не проверял. Я нажала вызов и поднесла телефон к уху, ожидая, что на меня сейчас обрушится поток его бессвязной брани. Но в трубке раздался механический голос, сообщивший мне, что аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Что происходит?

В панике я открыла последний его пост, который уже видела три дня назад. Он там наигрывал что-то на гитаре и пел. Пел, как всегда, плохо и вид имел несвежий. Тогда я еще подумала, что, наверное, шмаль ему на этот раз попалась плохая, и зря он безуспешно пытается изображать из себя поющего артиста. Только сейчас, пересмотрев ролик внимательнее, я вдруг расслышала, как глухо, как тяжело и хрипло звучит его голос. Разглядела, как он бледен, проступившие синие жилки на висках, темные, страшные подглазья. Да он же болен! Гордон болен!

Что, если он заразился? Если смертоносный вирус не пощадил его? Да и с чего бы его пощадить? Ведь последние лет двадцать Гордона вел отнюдь не здоровый образ жизни. Его организм подорван постоянными тусовками, алкоголем, наркотиками, бессонными ночами, беспорядочными связями. Если он заразился, рядом с ним сейчас никого. Друзей он растерял благодаря своему склочному характеру. А никто из фанаток, готовых облизывать его теперь, когда он болен и заразен, к нему не придет, в этом я была уверена на сто процентов.

Я снова попыталась отправить сообщение – стукнулась во все сети, где он был зарегистрирован. Конечно же, везде я была заблокирована. В своей параноидальной манере он, как обычно, подозревал, что я стану досаждать ему, угрожать, строить какие-то козни. Забаррикадировался от меня везде, где только мог, и, наверное, даже сидя в своей квартире не имел покоя, все ждал, что я явлюсь к нему карающим призраком. Что мой образ сплетется из мучающих его ночных кошмаров.

Все это было глупо, отвратительно, подло. И все это не имело никакого значения сейчас, когда ему, вероятно, нужна была помощь, а я не имела возможности до него достучаться.

В новостях я слышала, что в больницах начали проводить экспериментальные процедуры. Переливать плазму переболевших тем людям, кто находится в тяжелом состоянии. Имевшиеся в крови антитела к вирусу давали пациентам возможность выздороветь. И теперь меня внезапно осенила мысль. Ведь я уже переболела. У меня имелась и справка о том, что заболевание мной перенесено. Что, если моя кровь могла бы спасти его? Это было странно, дико – породниться, смешаться с кровью человека, который считал меня исчадием ада, проклятием всей его жизни. Но если в моих силах было поставить его на ноги, я не могла медлить.

Над улицами разнесся звук вечернего азана. Тоскливый, плачущий, гулкий. Он накрыл куполом мою террасу, будто бы призывая смириться, поверить, что выхода нет, закрыть глаза и отдаться вечности. Но то было не в моем характере.

Я метнулась в комнату, быстро оделась, соображая на ходу, как мне пройти через пустынный район. Он и в былое время не отличался спокойствием. Раньше, отправляясь в одиночестве по вечерним улицам, ты рисковал нарваться на грабителей, бандитов, проходимцев всех мастей, жаждущих поживиться добычей. Теперь же, когда все, кого еще не затронула эпидемия, заперлись по домам, пуститься в путь, через эти разделявшие нас бесконечные три километра, было чистым безумием. Самоубийством. Но иного выхода не было.

Я сунула в карман куртки кошелек, мобильный, документы и вышла за дверь. Только бы не нарваться на полицию. Иностранка, русская, осевшая в районе, где, по большому счету, белые люди не живут, где гнездятся отбросы общества со всех стран мира, я точно вызвала бы у них вопросы и попала в участок.