«Этими руками я убила птеродактиля… Моими руками… Серая Мать может затуманить мысли, но отнять силу моих мышц она не способна… Это
Олеся стиснула рукоятку вертела в кулаке и распахнула дверь.
Нос обожгло запахом. Пахло кровью. Не так, как в операционной или перевязочной, где ее дух едва ощутим сквозь ткань маски и пары антисептиков, а по-настоящему. Олеся никогда не видела, как забивают животных, но инстинктивное понимание пришло само собой: так пахнет бойня. Жирно, терпко, с тошнотворной примесью металла и чего-то мускусного.
Залившая поле зрения чернота длилась дольше обычного.
С силой распахнутая дверь ударилась о стену, подняв полупрозрачное облачко пылевой взвеси, и существо, стоящее на краю лестницы, обернулось.
Темно-серое. Светло-серое. Красное. Его голова, голый торс и руки полностью состояли из этих контрастных пятен. Непривычная для серого мира краснота сползала ниже, пятная вывалянные в песке штаны.
Человек.
Это был человек.
В его руках, ближе к кистям густо-красным и влажным, была зажата какая-то палка с загнутым концом, покрытая тем же.
«Кровью».
Полосы кровавых брызг, крупных и мелких, покрывали все вокруг: пол, стену, перила, образуя тот же беспорядочный красно-серый узор. На лестнице кровь собралась в лужи, стекала вниз по ступеням…
…стекала в черноту.
Олеся мотнула головой, и в глазах прояснилось.
Раскинутые в стороны руки… Неестественно подогнутые тощие ноги в бесформенных брюках… Разметавшиеся полы драной куртки… Олеся не сразу поняла, что темная куча, лежащая в кровавых кляксах на лестнице, – тоже человек. Толенька.
«Нет…»
– Олеся?
Хриплый от недавнего крика голос заставил ее оторвать взгляд от безжалостно размозженного черепа. Этот голос Олеся знала.
– Семен? – прошептала она, глядя на стоящее перед ней серое существо, вымазанное красной – настоящей, человеческой! – кровью Толеньки.
– Олеся, ты… ты как тут?.. – существо сделало шаг навстречу, выпустив из рук палку – нет, фомку, – скользкую от крови. Его глаза смотрели на нее с тупым изумлением, бесцветные на рябом от кровавых брызг лице.
– З-зачем? – перед глазами у Олеси плыло серое и красное, слишком отвратительное, чтобы продолжать смотреть.
Она готова была снова встретить Серую Мать и ее монстра, готова была умереть здесь, в этом проклятом, истлевшем мире, и никогда больше не увидеть ни родителей, ни настоящего человеческого жилья, ни солнечного света, но это…
– З-зачем ты это сделал? – вполголоса повторила Олеся, отступая назад, потому что красно-серый Семен продолжал приближаться к ней. Вспыхнула чернота, а после он оказался еще ближе.
– Ты все поймешь, Олесь, – торопливо заговорил он, выставив вперед свои окровавленные руки (руки
Что-то коснулось спины, Олеся вздрогнула и остановилась. Дальше отступать было некуда: лопатки уперлись в двери зеленого тамбура, открывающиеся на себя.
– Ты никуда не уходи, ладно? – повторял Семен. – Я сейчас Ее позову, вот так! – Липкой от чужой крови пятерней он накрыл свое облысевшее темя. – Я вот так Ее позову, так можно… Она сейчас придет!
Дверь тамбура начала открываться, толкая Олесю в спину.
«Так быстро?»
Этот запах Ангелина уже знала. Он означал еду – для нее самой и, возможно, для младшего братика. Пахло изнутри дома, но она понимала: чтобы схватить пищу, одной конечности будет недостаточно. Предыдущий чуть не вырвался.
Содрогаясь всем телом, Ангелина попыталась встать, но тщетно. Как может идти тот, у кого нет ног?
Тело само подсказало выход. Вытянувшись к входной двери, она оттолкнулась от потолка и стен комнаты. Потом от пола. Плоть упруго перетекала внутри. Вместе с ней перемещался предыдущий – ее бывший сосед, тот, пожилой, казавшийся поначалу приличным человеком. У него теперь тоже не было ног. И рук. Ему они больше ни к чему. Зато все остальное Ангелина сохранила для братика. Правда, пришлось запечатать соседу рот, оставив снаружи только нос и верхнюю часть лица. Иначе он все время кричал.
Постепенно наполнив собой сначала тесную прихожую, а затем и тамбур, Ангелина надавила на дверь.
В следующий раз дверь толкнули так сильно, что Олесю отбросило вперед, прямо в объятия окровавленной серой мумии.
Семен в самом деле ее обнял, помогая устоять на ногах, и от влажной металлической вони Олесю замутило. Когда она попыталась оттолкнуть его, уперевшись ладонями в липкую голую грудь, в наполнившей глаза черноте закружилась свистопляска смазанных картин, и среди них – лишенное рта лицо Серой Матери. Близко-близко, как тогда, в Колыбели.
«Она в его голове. И я…»
Внезапная мысль оборвалась, когда лодыжку стиснуло обжигающее кольцо боли. Потом оно дернулось назад, и Олеся вскрикнула, упала ничком и выскользнула из кровавых рук Семена. Локоть правой руки ударился о бетон, и онемевшие от боли пальцы выронили вертел.