Серая мать

Кто мог выгнать этих тварей из логова – силой, посреди дня?

«Тот, кто еще страшнее».

Олеся прикрыла глаза. Стоило отпустить мысли, и свистопляска образов и ощущений, знакомых и незнакомых, до тошноты вещественных, наполнила внутреннее пространство разума. Головная боль становилась невыносимой.

«Пожалуйста…»

«Ну давай, пожалуйста…»

Наконец – черная вспышка.

Затаив дыхание, Олеся канула в черноту. Боль ослабла, сгладилась, отодвигаясь на задний план. Глаза лихорадочно вращались под опущенными веками, стараясь разглядеть то, чего не видели.

Алое, фиолетовое. Белое.

Истончившаяся и невесомая, Олеся просачивалась внутрь здания.

Она видела.

И, кажется, начинала понимать.

15

Серая Мать приказала нюхачу проснуться. Ощупывая почву перед собой длинными чувствительными пальцами, он двигался к Дитя.

А потом остановился, хотя этого Серая Мать не приказывала.

Дитя. Это сделал он.

Неловко переступая шестипалыми лапами, он тоже приблизился к бледному слепому существу. Сизовато-багровое, будто вывернутое наизнанку тело Дитя сочилось влагой. Между подвижными сухожилиями бугрились желтоватые головки костей. Глубоко во впадинах по бокам продолговатой головы сидели две пары молочно-белых глаз. Он не походил на Серую Мать. Впрочем, как и все предыдущие дети.

Пальцы поднятой лапы сложились в щепоть, а затем пустой оболочкой соскользнули назад, уступая место чуть загнутому костяному шипу. На фоне прежних обманчиво-неуверенных движений внезапный рывок вперед был молниеносным. Слепое существо забилось, пронзенное живым лезвием. Распахнутая пасть с многорядными гребнями зубов вгрызлась в его плечо.

Потребность в плоти – вот основное отличие. Но гораздо важнее было то, что делало Серую Мать и Дитя похожими.

16

– Там Серая Мать! И ее ребенок! Он ест нюхача! – Олеся отняла покрывшиеся пылью руки от стены и попятилась назад.

При упоминании Серой Матери глаза Толеньки, мгновение назад совершенно пустые, округлились. Челюсть бессильно отвисла, рот приоткрылся, и Толенька тоже заторопился прочь от логова. Ослабевшие ноги подвели, запнулись. Он повалился на землю, потом сел и больше не двинулся с места.

«Древняя».

«Пришла откуда-то».

«Новая жизнь».

«Ходит сквозь стены».

«И дальше».

– Она собирается отправить его дальше, – слегка покачиваясь, Олеся снова обхватила себя руками. – В новый мир. В наш мир!

Голова кружилась. Неясные цветные тени все еще мелькали перед глазами. Проникнуть глубже, присмотреться пристальнее она побоялась. Хотя Серая Мать и без того должна была почувствовать. Что она сделает с ними? Вернет в Колыбель? Скормит своему монстру?

Секунды текли одна за другой. Из логова не доносилось ни звука. Тихо было и снаружи, и внутри, в мыслях. Серая Мать не появлялась. Не говорила с ними.

– Она не заметила нас, – прошептала Олеся. – Она не знает, что мы здесь! Почему?

Толенька не ответил. Зрение опять исчезло, на пару секунд сменившись абсолютной тьмой. Морщась от нахлынувшей после головной боли, Олеся приложила руку ко лбу.

«Думай, думай, думай…»

– Слишком далеко от Колыбели… У ее силы должен быть какой-то предел…

Переборов приступ боли, она потащила слабо сопротивляющегося Толеньку за собой к дому. Содержимое чужого сознания просачивалось в мысли, путало их, стреляло и кололо изнутри, и Олеся изо всех сил старалась не замечать, не всматриваться. Значение имели только шаги: раз-два, раз-два, раз-два… Толенька мелко тряс головой, не переставая бормотать:

– Из-за меня, из-за меня, из-за меня, из-за меня… Заберет всех… Из-за меня…

Раз-два.

Куски ненастоящего асфальта крошились под ногами, как пенопласт.

Раз-два-раз.

Голые черные деревца исчезли, рассыпавшись мучнистой пылью.

Раз-раз-раз-раз…

Добравшись до «своего» подъезда, Олеся, не сбавляя хода, втолкнула Толеньку внутрь и вошла следом. Зажигалку, лежащую в пыли у входа, она не заметила.

На лестнице шаги сделались медленнее и тише. Теперь, когда Толенька шел сам, стало легче.

«Он ел нюхача. Ел, как обычный зверь».

А зверя можно убить.

Гулкое безмолвие подъезда давило со всех сторон. Кожу пощипывало от ледяных мурашек. То, что она задумала, могло оказаться последним в ее жизни делом. От этого осознания живот Олеси сворачивался тугим комом, но она продолжала переступать ногами. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой.

«Иначе никак. Иначе…»

Представить свой город (и все остальные города) стертым с лица Земли, обращенным в пустошь и прах, было невозможно. Но знание, тлеющее внутри после бегства из Колыбели, делало возможным все. Знание о том, что большая часть кричащих в глубине не пришли с Земли, а серый мир – их мир – не всегда был пустыней…

Сердце колотилось как бешеное. Поднявшись на пятый этаж, Олеся остановилась, разглядывая заросшую пылью стену. Вон тот участок сбоку – светлее и чище. Приблизившись вплотную, она провела по нему рукой, потом постучала кулаком. Твердый камень. Пыль. Ничего больше.

«Рана в стене».

Она повернулась к Толеньке.

– Здесь?