Сентябрь

Этот взгляд, одухотворенное выражение лица… Фродо не мог удержаться от смеха. Когда-то это составляло главный капитал стоящего перед ним сейчас мужчины: горящий взгляд фанатика, эк­зальтированный, но вместе с тем и благородный тембр голоса.

- Над чем это вы смеетесь, пан коллега?

На сей раз голос не прозвучал глубоко и благородно, он походил, скорее, на кваканье. Коро­тышка растянул рот в еще более широкой усмешке.

- Над вами, пан коллега, - сделал он акцент на слове "коллега". - Над вами…

Предприимчивый и въедливый в прошлом телевизионный ведущий, а сейчас депортирован­ное лицо без гражданства в драном ватнике зашелся в священном возмущении. Его карьера неожи­данно завершилась распоряжением Отца Председателя. Псу под хвост пошли репортажи из паломнич­еств, сообщения об открытии очередных памятников и проведении ретритов[16]. Никто не вы­глядел столь здоровым в рядах всепольской молодежи, блестящих побритыми головами и зеркаль­но начищенными сапогами. Никто с такой взвешенной болью не сообщал о достойных сожаления случая­х, когда правый гнев обращал против иноверцев или иных врагов истинной веры. Он выступал на фоне еще дымящегося фундамента православной церквушки; разрушенного табора румынских цыган или же выбитых окон клуба немецкоязычного меньшинства; его комментарии всегда были взве­шенными и единственно верными. Лучше всего проявлял он себя во время процессий и государ­ственных торжеств. Одухотворенное лицо, светящиеся благородным фанатизмом глаза… И вроде как все это и стало причиной его краха, так, по крайней мере, свидетельствовало сарафанное радио. Уж слишком много было у него обожательниц, и что с того, что, в основном, богобоязненных дам преклонного воз­раста. Других это кололо в глаза, так что, в конце концов, Отец Председатель издал распоряже­ние, что, в рамках прогрессирующей евангелизации средств массовой информации, свет­ские журна­листы не могут вести репортажи с мероприятий, в которых принимает участие духовен­ство. А по­скольку ни­каких других торжеств уже не было, столь прекрасно обещающая карьера была беспово­ротно пору­шена. А вскоре после того разыскали и совершенно несоответствующую бабку, ко­торая, вместо того, чтобы быть отравленной газом в камере или сожженной в сарае, выжила и еще дожда­лась внуков.

Бывший любимец публики ожег смеющегося коротышку полным возмущения взглядом.

- Мысигене, - выпалил он и повернулся, словно деревянный манекен, спиной.

- Мешугене, - поправил его Фродо и сплюнул. Он терпеть не мог неофитов.

Со стороны жилых домов раздался отзвук ударов молотка по стальному рельсу. Фродо глянул на часы и скривился. Жратва. Каша с салом.

Несмотря на судорожно сжимающийся желудок, коротышка сонным шагом потащился в направлении того, что называлось столовкой, а на самом деле было громадным складным ангаром, в котором поставили столы на козлах и длинные лавки из досок. Он влился в очередь тащащихся ото­всюду сонных людей, узенькие ручейки которых перед входом в ангар слились в брызжущую руга­тельствами и усиленно пропихивающуюся толпу.

Фродо прошел мимо пожилого мужчины с седой, коротко стриженной бородкой. Старик курил элегантную некогда, а теперь оцарапанную и покрытую ожогами трубочку, в безветренном воздухе разошелся смрад белорусской самосейки.

Низушок скривился.

- И как здоровье членов коалиции, пан министр? – чуть ли не проорал он.

Кто-то из проходящих тут же людей захохотал, пожилой мужчина съежился, будто его удари­ли, уставил глаза в землю.

Фродо ускорил шаг. Вот мал золотник, а дорог.

Спиртное жгло горло, но приступов кашля уже не вызывало. Фродо чувствовал разливающее­ся по телу тепло, приятную, охватывающую все и вся инертность. Первое тепло с самого начала это­го паскудного дня.

Вагнер копался вилкой во вскрытой банке, перекладывая неаппетитные комки застывшего жира. Банка была оснащена химическим подогревом, который должен был активизироваться после того, как крышку сорвут. Но, как правило, кольцо оставалось на пальце, а подогревающее устройство после вскрытия банки штыком не срабатывало. Так было с большинством российских военных пайков, поэтому Вагнер не желал искать вторую банку, решив поесть, не подогревая.

Фродо подсунул ему пластиковую кружку.

- Налей-ка еще своей самогонки…

- Какой еще самогонки? – буркнул Вагнер. – Вполне себе приличный коньяк…

- Ну, раз уж ты упираешься, чтобы называть его так. Совсем недавно я видел тот подвал, в ко­тором он выстаивался. Только не в дубовых бочках, а в ржавой ванне, отсюда и его неповторимый цвет. Сам понимаешь, вода с окисью железа…

- Вот ты знаешь, в башке не помещается. – Вагнер решительным жестом вонзил вилку в гу­стую смесь жира и хрящей. – Этого же невозможно жрать, отдам псу. Правда, пса у нас уже нет…

Фродо отставил кружку. Он лег на спину, заложив руки за голову. Поглядел на покрытый под­теками потолок; уже несколько лет они обсуждали необходимость залатать крышу. Только на разго­ворах все и заканчивалось.

- Помещается… - медленно произнес он. – Причем, не только в башке, но даже и в междуна­родных нормах.