Сентябрь

Блондинка с красотой участницы конкурса красоты в самом забытом Богом и людьми уголке штата Айова с надеждой подсунула микрофон к самой ограде. Она вытянула руку как можно дальше, словно за ограждением содержались опасные звери, а не депортированные люди без гражданства.

- Speak English? – спросила она с приклеенной улыбкой. Голос у нее был неприятный, совер­шенно не телевизионный.

Фродо молчал, лишь сильнее стиснув пальцы на проволоке. Оператор отвел окуляр от глаза, камеру опустил. Он издевательски засмеялся, что-то бормоча через пережевываемую резинку. Фродо что-то услышал про глупых польских евреях. Девушка не отступала. Она даже сделала шаг ближе, не обращая внимания на белорусского офицера, который в своей парадной шинели с красными погона­ми и в резиновых ботах безопасно стоял на краю лужи перед оградой. Белорус неодобрительно кри­вился. Перед тем он уже запретил приближаться к проволочному ограждению, но сейчас и сам не спешил лезть в грязь. Нужно было повесить таблички, подумал Фродо, что-нибудь типа: "не подхо­дить" и "не кормить".

- Mistah, tell me whatta ya think 'bout… - акцент у ведущей тоже был ужасным, похоже, не было у нее шансов показать этот репортаж в общенациональных новостях. Скорее, где-нибудь на кабель­ном телевидении Среднего Запада.

Фродо слушал вопросы относительно резолюции Совета Безопасности по проблеме наруше­ния прав человека в Польше. Своего мнения по данной проблеме у него не было, всяческие резолю­ции и так ни на что не влияли. Он глядел на безграничное поле, как-то над плечом женщины, которой обязательно хотелось узнать, что может сделать ООН для депортированных. Оператор снова начал бормотать свои "fuck", нетерпеливо переступая с ноги на ногу по щиколотки в грязи.

- What can I do fo' ya? – выкрикнула с отчаянием журналистка. Фродо наконец-то усмехнулся, отпустил проволоку. Он поглядел прямиком в кукольное личико.

- Blow me, sista… - очень вежливым тоном предложил он.

Американка упустила микрофон, от изумления сложив напомаженные губы в колечко, как буд­то и вправду собиралась исполнить просьбу глупого еврейчика из Польши.

Фродо развернулся на месте, не упустив возможности показать оператору выпрямленный средний палец.

Он шел к оцарапанным домам, по дороге обойдя бетонное корыто, окруженное ссорящимися женщинами. Хотя в совхозе имелся водопровод, но при таком количестве проживающих очистные соо­ружения не успевали срабатывать. Бетонные корыта рядом с коровниками, от которых остались только фундаменты, теперь служили для стирки и мытья. Для мытья, правда, лишь тогда, когда воду удавалось нагреть на бочке, в которой горел кокс. Фродо почесал себя за пазухой. Чесотка здесь была делом самым нормальным.

А вот интересно, как здесь было в самом начале, размышлял он, проходя мимо женщин с красными от холодной мыльной воды руками. Тогда, когда за колючей проволокой находилось в три раза больше депортированных. Как-то не удавалось ему все это представить: столько народу в тес­ных комнатушках, с неработающей канализацией, как и теперь, канализацией.

Теперь, спустя несколько месяцев после начала депортации, немного попустило. Представи­тели Высшего Комиссара по делам Беженцев действовали чрезвычайно эффективно, им удалось обеспечить убежище нескольким тысячам человек только из этого лагеря. А лагерей ведь было несколько.

Фродо глянул на дешевые наручные часы, подарок от шведского водителя, заехавшего сюда как-то с конвоем большегрузных машин, привезшего массу пакетов питательной смеси для новоро­жденных, пеленок и всяческих других чрезвычайно необходимых здесь вещей, тут же конфискован­ных белорусскими властями.

Скоро полдень, близится жратва, подумал он. И тут же желудок свело при мысли о каше с са­лом, практически обязательном элементе обеденного меню.

Он сплюнул. Каша с салом: замечательная еда для депортированных еврейских лиц без гра­жданства. Но никогда еще не случалось такого, чтобы кто-нибудь выдвигал претензии. К примеру, что сало никак не может быть кошерным. Ну что же, отметил он с висельным юмором, остались только худшие евреи. Нужно ведь было кого-то выкинуть, а нашлись только вот такие. И этих даже, на удив­ление, много.

Неожиданно кто-то дернул его за рукав. Фродо резко обернулся.

- Нельзя ведь так, уважаемый пан коллега, нельзя…

Лицо высокого мужчины, выглядящего благородно даже в рваном ватнике, искривила гримаса.

- Вот что они о нас подумают? Пан коллега…

Фродо освободил рукав, мрачно усмехнулся.

- В чем дело… - он снизил голос, - …пан коллега?

- Нельзя ведь так, это наша последняя надежда, вы знаете, пан коллега, свободный мир. Об­щественное мнение. Мы обязаны предоставлять свидетельство страданий нашего народа, а не так, как вы, извините, пан коллега. Серьезность и страдание.

Фродо пришлось задрать голову, чтобы поглядеть в лицо, искаженное гримасой благородного страдания. Черные глаза высокого мужчины буквально горели огнем возмущения.