Семиклассницы

Они вышли из школы. Весь день валил снег, тротуары занесло едва не по колено.

— Вы опять без калош, — заметил Захар Петрович.

Дашенька не ответила.

Он взглянул на неё сбоку и такое грустное увидел лицо и с такой заботой нахмуренный лоб, что, невольно растроганный, вздохнул:

— Ах, Дашенька! Русская девушка Дашенька! Фантазёрка. За один час захотела победы. Не больно ли скоро?

— Вы думаете?.. — неуверенно спросила она.

— Выдержка, голубушка, выдержка! — наставительно проговорил Захар Петрович. — На фронте месяцами готовят победу.

Они поравнялись со столовой, поднялись на крыльцо. Захар Петрович отворил дверь, пахнуло теплом, сытным запахом щей.

— Как вы полагаете, Дашенька, обед мы заработали с вами?

— Вы правы, — ответила она. — Выдержка. Выдержка.

Шажок вперёд

Поход Наташи и Жени в военкомат не увенчался успехом. Они высидели длинную очередь, состоявшую почти сплошь из женщин, старых и молодых, красивых и некрасивых, хорошо и плохо одетых, но одинаково истомлённых тревогой и тоской неизвестности, и попали наконец на приём к военному в блистательно новом кителе, заковавшем его, как в броню.

— Полевая почта? — огорошил их первым же вопросом военный.

Наташа и Женя и понятия не имели о номере полевой почты Леонида Михеева.

— Зря, барышни, время загубили. У меня Михеевых… — военный заглянул в толстенную канцелярскую книгу, — за сотню перевалило. Разберись, который тут ваш!

Пришлось уходить ни с чем, дожидаться, пока Феня пришлёт в письме номер Лёнькиной полевой почты.

Тем временем Наташа отдалась осуществлению одного замысла, о котором никому, даже Жене, не обмолвилась словом. Возвращаясь из школы, она бегом переделывала домашние дела и садилась за математику. Она решала и решала уравнения, без числа доказывала теоремы. Случалось час, два, три грызть карандаш, ломая голову над разгадыванием геометрических ребусов, где что ни угол — то сфинкс, что ни линия — тайна.

Иногда, выведенная из терпения блужданием в этих лабиринтах, она швыряла в угол истрёпанный Таськин учебник и валилась на диван отдохнуть. Отлежавшись, вставала, с проклятиями поднимала учебник. И снова грызла карандаш или, запустив обе руки в густую гриву, сидела, как львёнок, помышляющий о прыжке, на который всё ещё не наберётся смелости.

Чего бы проще позвать на помощь Женю Спивак или Димку Добросклонова, который прямо-таки набивался Наташе в опекуны.

Но в том-то и суть Наташиного замысла, что она желала взять препятствие сама!

Если рассуждать трезво, не всё ли равно, каким способом удастся выскочить из отстающих? «Отстающая»! Противное слово! Наташу от него коробило.

«Пусть я лопну, если не докажу вам все ваши теоремы!» — грозилась Наташа себе самой, одноклассницам и, пожалуй, больше всего мальчишкам, бывшим интернатским друзьям, которые, отделившись в свою мужскую школу, вообразили себя существами высшими, особенно в области математики, что, как ни странно, подтверждалось не раз самим Захаром Петровичем.

После долгих упрямых часов наступила пора, когда Наташа могла открыть наудачу любую страницу в учебнике и решить любую задачу из разряда, пройденного на сегодняшний день седьмым классом «А».

Поздно вечером в передней раздавался звонок. Наташа летела встречать маму. Мама возвращалась с завода с посеревшим от усталости лицом. Казалось, у неё не было сил сделать два последних шага до комнаты, и она садилась передохнуть в передней, на сундуке. Наташа снимала с неё котиковую с рыжеватыми плешинами шапочку и забирала авоську, где завёрнута в газету морковная котлета или пшённая запеканка из заводской столовой — доля маминого обеда, которую она приносила домой для Наташи, как Лена Родионова носила из школы бублик для Борьки.

— Ну как? — спрашивала мама, приглаживая волосы, завивавшиеся на висках в мелкие колечки от мокрого снега.

— А у тебя как? Все печи на полной нагрузке? Кто работал на тельфере? Сегодня мины или снаряды?

Разумеется, мама не собиралась посвящать Наташу в военные тайны: вопрос о минах или снарядах оставался невыясненным.

— Идём в комнату, мамочка! Хорошенькая моя, замечательная, выдающийся инженер!..

— До выдающегося, положим, далеко…

Они слишком мало виделись за день — какой-нибудь часик перед сном, пролетавший почти незаметно. Боясь упустить что-то в Наташиной жизни, мама с беспокойством расспрашивала её о прошедшем дне:

— Выкладывай всё подряд. Хорошее и плохое. Без утайки.

Кое-что приходилось утаивать.

Например, Наташа утаила историю розысков Лёньки Михеева: они с Женей решили довести её до конца своими усилиями, а после, когда Лёнька разыщется, всех подивить.

Или стоило ли рассказывать о том крике, какой подняла нынче на кухне соседка, стриженая, дымящая папиросой, с осиплым басом старуха, честя Наташу за то, что она забывает выносить мусорное ведро на помойку? Или что на примусе сгорела картошка? Всё это не стоит внимания.