Семиклассницы

— Та-ак, — нараспев произнесла Анна Юльевна, нервно кутаясь в шаль. — Пока вы не признаетесь, кто виновник, я отказываюсь с вами работать.

Она вышла из класса, сопровождаемая глубоким безмолвием.

Валя Кесарева не спеша подобрала тетради, положила на стол и с видом полной непричастности ко всему происшедшему уселась за парту.

— Натворили дел! Отвечайте теперь.

— И ответим! — неожиданно враждебно бросила Лена Родионова.

— И отвечу, — сказала с вызовом Люда Григорьева. Она подняла одну за другой все три шторы, бесцеремонно оттолкнув локтем Тасю, потянувшую было свой шнур. — И отвечу.

— Девочки, а почему это Анна Юльевна такая сердитая? — удивлялась Маня Шепелева. — Учишь, учишь французский — всё-то ей плохо. Всё не угодишь.

Она закрыла учебник.

— Пожалуй, Сове за поведение сбавят? — шёпотом спросила Тася Наташу.

Между тем Анна Юльевна привела в класс руководительницу седьмого «А» Дарью Леонидовну.

— Полюбуйтесь на ваших воспитанниц! У меня двадцать пять лет стажа безупречной педагогической деятельности. Четверть века! За четверть века не случалось ни разу, никогда, чтобы кто-нибудь где-нибудь встретил меня затемнением!

— Да ведь затемнение только теперь, во время войны.

Эта глупая фраза совсем не к месту сорвалась у Наташи. Недаром, недаром твердила ей мама: «Язык твой — враг твой». Ляпнет, что попадётся.

Ляпнула Наташа на свою голову!

— Ты виновник! — объявила француженка, вытянув длинный указательный палец. — Ты сорвала мне урок.

— Пусть я, — буркнула Наташа.

Люда Григорьева вскочила:

— Нет, я!

— И я, — неожиданно для всех поднялась тихая, с сереньким лицом Лена Родионова.

— Что у вас делается! — всплеснула руками Анна Юльевна. — Дарья Леонидовна! В вашем классе круговая порука. Кру-го-вая порука! — повторила она, отшатнувшись от Дашеньки. Подальше от таких педагогов!

— Нет. Они просто считают, что одинаково все виноваты, — сказала Дашенька.

— И вы так считаете?

— Да.

— И не собираетесь выявлять, кто зачинщик?

— Зачем же? — удивилась Дашенька, в самом деле не понимая зачем.

— Однако! Однако! Однако! — многозначительно произнесла Анна Юльевна. — Не хочу спорить здесь с вами… при детях. Я требую, пусть они извинятся.

— Извиняюсь, — поспешно сказала Люда Григорьева, отводя свои очки от француженки и прямехонько глядя на Дашу, как будто чувствовала вину перед ней.

— Воспитывайте их, как находите нужным, а я удаляюсь, — процедила сквозь зубы Анна Юльевна.

«Пытаюсь воспитывать, да что-то плохо у меня получается, — думала Дашенька, оставшись наедине со своим седьмым «А». — Чего же я добилась утром сегодня?»

— Дарья Леонидовна, вы нас накажете? — кротко спросила Тася.

«Ничего не добилась», — подумала Дашенька.

— Сделайте перевод, как должны были на уроке, — холодно приказала она. — Два перевода. Анна Юльевна шла к вам работать. Надо человека беречь, когда он работает. Занимайтесь переводами, а я останусь дежурить, чтобы вы не выкинули ещё что-нибудь.

И она сунула руки в карманы жакетки и стала у окна, повернувшись к классу спиной, потому что ей было неинтересно и скучно вести разговоры с этими ленивыми, пустыми девчонками.

Впрочем, постояв у окна, она решила, что права не во всём. Девочки не отпирались от шалости, не сваливали вину одна на другую. Всё-таки не совсем они безнадёжные люди. Какие-то проблески есть.

— Дарья Леонидовна, уходите домой, — сказала Валя Кесарева. — Я староста. Я за них отвечаю.

Семиклассницы дружно трудились над переводами. Занятия первой смены окончились. Начиналась вторая. Хорошо, что седьмой класс случайно оказался не занятым. Болтовни не слыхать. Какая там болтовня! В животах у каждой урчало от голода. Короткий зимний день за окном быстро темнел.

«А Борька, наверное, стоит у калитки, встречает», — думала Лена Родионова и, пощупав в сумке припрятанный бублик, продолжала писать.

Усерднее всех трудилась Тася, выводя, как требуют того правила чистописания, крупные буквы с нажимом и поминутно заглядывая к Наташе в тетрадь.

Захар Петрович, прихрамывая, шагал из угла в угол в пустой учительской. Увидев Дашеньку, он снял с вешалки пальто и помог ей одеться.

— Розовенькая явилась к нам осенью в школу, как яблочко! А сейчас что осталось? Один нос. Э, Дашенька! Если так и дальше пойдёт — прощай красота! Идёмте в столовую.

Дашенька попала в школу, где все учителя, кроме неё, были пожилого или, во всяком случае, почтенного возраста. Она среди них — всё равно как первоклашка в компании десятиклассников. Не мудрено, что Захар Петрович непрерывно её наставлял.

— Сегодня утром, — говорила Дашенька, застегивая пуговицы пальто, — мне показалось, что я одержала победу.

— На дворе холодно, — ответил Захар Петрович. — Неужели у вас нет тёплого шарфа?

— Я думала, что одержала победу, — повторила, не слушая его, Даша. — А они мне преподнесли затемнение.

— Не хотите ли вы, как Анна Юльевна, чтобы в классе у вас сидели заводные куклы? —проворчал Захар Петрович.

— Я-то мечтала, что у них перевернулась душа!

— И перевернулась, возможно. Да от этого они не перестанут оставаться ребятами, — всё так же ворчливо возразил Захар Петрович.