Семейные ценности

— Да, ты пойдешь на бал, но только в силу того, что это является твоей обязанностью, а вовсе не привилегией. И я прослежу, чтобы ты выполнила ее подобающим образом.

— Вот как, — сказала я кисло. Бал представился в ином свете. Папочка мог превратить любой обед или даже непринужденный, дружеский пикник в тягостную повинность, где у всех постные лица и тоскливые голоса для скучных разговоров.

— Более того, — продолжил он, и на стеклах сплелись морозные узоры, что случалось в нашем умеренном климате не каждую зиму. — Более того, я запрещаю тебе выходить из дома до конца лета, кроме как для выполнения того, к чему обязывает тебя положение члена семьи.

— Что?!

Это было жестоко, очень жестоко. Даже мамочка перестала качать ногой под столом и взглянула на меня с едва приметным сочувствием. Откуда-то из глубин памяти вынырнула парочка подходящих к случаю простых рецептов — и все кончится быстро, гарантированно, а главное никто не поймет, что именно приключилось с папочкой. Но вместо этого, сжав зубы, я поднялась к себе и упала на кровать. Я не плакала, нет, хотя от обиды жгло глаза.

Спустя два часа запор на моих дверях открылся с легким щелчком, словно в насмешку над моими усилиями там, на колокольне, и в щель просунул голову Чорт.

— Мариша, — неуверенно спросил он, — можно я войду?

— Если хочешь, — буркнула я.

— Я не хочу, — ответил он. — И придет же такое в голову, чтобы я по собственной воле зашел к тебе и стал расспрашивать, где ты пропадала целый день?! Ерунда! Но мать настаивает, чтобы я задал тебе этот вопрос.

— А сама она так зла на меня, что не хочет и разговаривать?

— Еще хуже. Она повздорила из-за тебя с отцом. И велела передать, чтобы ты готовила себе сама, а то ее рука дрогнет над тарелкой твоего супа.

— Вот как...

В нашей семье и такие случаи бывали.

— Ну, где же ты пропадала целый день? — спросил он, присоединив самую обаятельную улыбку, чтобы не показалось, будто это допрос.

Разве откажешь ему в такой малости?!

Итак, домашний арест. Слуга провожал меня на репетиции и обратно. Я послушалась доброго совета, и готовила себе сама, чаще всего ночью, чтобы не столкнуться с мамочкой или папочкой. Вечером братья приходили ко мне в комнату. Чорт валялся на диване, читал газеты или рассказывал последние новости. С Бесиком мы играли в карты. За три дня я отыграла у него свои четыре монеты, точнее отыграла я в два раза больше, но у нас был уговор: он отдает мне половину проигранного, а то выйдет так, что к его совершеннолетию за карточные долги ко мне перейдет вся доля его наследства. Деймос, напуганный угрозами папочки, скромно передавал через Чорта приветы и цветы.

Тянулся третий день моего заточения, и вечером я осталась без компании. Чорт ушел на холостяцкую вечеринку, Бесику настало время ложиться спать. Я взяла книгу и села у окна. Есть у меня дурная привычка: когда становится скучно — берусь за книгу.

Солнце село, и душная, тяжелая тьма навалилась на город. Такие ночи разжигают запретные страсти, отворяют тайные двери, сводят с ума. Я и сама немного помешалась от долгого и бесполезного сидения в комнатах, навязчивых мыслей о ядах, изнурительных репетиций. И даже книгой не отвлеклась.

Внезапно за окном грянул мощный залп, и черное небо прочертили разноцветные струи фейерверка, ослепительно взорвались, так что я зажмурилась и, открыв глаза, увидела, как они сложились в змея, огненного и гигантского.

Он вознес голову с разверстой, острозубой пастью в Космос, задержался на миг, покачиваясь, будто примеряясь, и стремительно рванулся к земле. Я невольно отшатнулась, захваченная его движением. Клыкастая пасть неслась на город. Но, когда захотелось прикрыть голову руками, змей ослепительно полыхнул, и все исчезло. Вздох, стон, крик взвился над городом.

Великолепное зрелище! Однако за окнами многоголосо кричали от ужаса, а не от восторга. Что же их так напугало?

Я вышла в коридор, присела на лестнице и была вознаграждена.

— Ты ЭТО видел, дорогой? — спросила мамочка, появляясь из своих комнат.

— Да. Я иду туда, — ответил папочка отрывисто, и в этой отрывистости крылось беспокойство.

Папочка хлопнул дверями, а мамочка еще некоторое время стояла, опираясь на перила и кусая губы в тяжелых раздумьях.

— Мариша, — она обратилась ко мне впервые за эти дни, — тебе лучше пойти к себе и лечь в постель.

Я вернулась в комнату и закрыла дверь, предчувствуя, что она права, и по возвращении папочка не будет благодушен. И потом, что мешает услышать все из комнаты?

Папочка вернулся часа через два, и привел с собой Чорта. Грохнули створки дверей о стены, знаменуя их появление.

— Что ты себе думал? — кричал папочка. — Ты понимаешь, в какие неприятности втянул нас?!

— Мы хотели пошутить, — неуверенно отвечал Чорт.

— П-пошутить?! — кажется, папочка задохнулся от ярости. Да, что-то часто он раздражается в последнее время, наверное, печень пошаливает.

— Эта шутка грозит нам всем казнью, тюрьмой, изгнанием! Ты это понимаешь?!

— Теперь — да.

Не знаю, как папочке, а мне показалось, что Чорт не только не раскаивается, а даже гордится выдумкой, соглашаясь из вежливости.