Семь верст до небес

И тут произошло что-то невероятное. Прохожев то ли замешкался, то ли перепутал рычаги. Поднявшийся Огольцов кинулся на щит, щит чуть приподнялся и упал наземь… Даже грохот бульдозера не смог заглушить страшный вскрик. Преодолев оцепенение, мы бросились вперед, к бульдозеру, к Огольцову…

Он поднимался с коленей. Поднимался, вздымая вверх, вверх окровавленную руку… Поднимался и шел на щит, будто бы вглядываясь обезумевшим почернелым лицом в кабину… Бульдозер для чего-то медленно, рывками сдавал назад.

Прохожев вывалился из бульдозера, сбрасывая с себя пиджак, галстук, сорочку. Никто не мог ничего понять. А Павел Сергеевич уже рвал свою сорочку на куски. А Савелий шел на него, обливаясь кровью, заливая кровью лицо, разодранный пиджак, седые клочковатые волосы…

— Савелий… Севка… Севка! — Прохожев стоял в желтой майке, бледный, худенький, как мальчик, держа в ладонях порванную на бинты рубашку. — Постой! Прости! Севка! Прости! Дай мне руку! Дай! Дай я тебя пере…

И уронил руки. Огольцов, подойдя вплотную, вглядывался и вглядывался своими одичалыми глазами в глаза Павла Сергеевича. Павел Сергеевич не выдерживал, опускал взгляд…

— У-ух, т-ы-ы?.. Ка-кой?.. — говорил словно бы в бреду Савелий, не давая Прохожеву отвести глаза. — Как-оой ты ст-аал? Паша, Па-ша… Дружба?.. Кор-ре-ша? Ты?! Па-ша?.. Падла-а ты! Пас-ск-ууда-а! Стука-ач!..

И заорал нечленораздельно, поводя изуродованной рукой, кругами, по лицу Павла Сергеевича. Павел Сергеевич стоял смирно, закрыв глаза… Пока все лицо его не покрылось красным… Пока Огольцов не размахнулся и не ударил с резким выдохом.

Прохожев скрючился и упал. Упал бы, видимо, и Савелий, не подхвати его Зарывалин.

Подбежал шофер Прохожева. Наклонился к Павлу Сергеевичу… Зарывалин дернул его нервно за плечо:

— Быстро! Огольцова! В район! В больницу!

Косовский и Игорь Николаевич уже перевязывали Савелия быстро прохожевской рубашкой. И, подхватив его легкое тело, побежали к машине.

— Стоп! Сто-яять! — бросился к ним Тарлыков и взял за рукав шофера. — Друг! Слушай! Не в Астахове! Я тебя прошу! Только не в Астахове!

— Почему? — удивился шофер.

— Так надо! Друг! Как тебя зовут?

— Василий…

— Василий! Васек! Друг! Я тебя прошу! В соседний район, в Покрячино! Только туда… Ты понял? Я тебе потом объясню… Ты понял?

— Понял… — ничего не понял Василий. — Хорошо… Я все сделаю… Я туда — и обратно… Я мигом…

Савелия увезли. Косовский полил из оставленной шофером фляжки на руки Прохожеву. Павел Сергеевич умылся. Вытерся полотенцем Василия. Надел его же на всякий случай припасенный старенький свитер. И свой пиджак. И причесался… Эх! Вот если бы он в ту секунду знал — про деревья-то и плотину…

Подошел к Тарлыкову. Хмуро взглянул на него.

— Конечно, я не надеюсь… Я не надеюсь, что все это… Останется между нами… Но я со своей стороны могу обещать…

Тарлыков усмехнулся одними глазами.

— Я все понял, Алексей Иванович, — серьезно сказал Прохожев. — Я взрослый человек… У каждого есть черта, на этой черте чаще и живем… Разве не так?

— Я не знаю, — устало сказал Тарлыков. — Где черта? И по какой черте мы ходим? Это я точно знаю… Только — что это вам? Завтра вы наденете свежую рубашку, зубы почистите, и… какая мне разница, что вы приметесь делать завтра?.. Да, наверное, то же, что и вчера…

И взглянул на Прохожева почти враждебно.

Прохожев засмеялся.

— Клясться несерьезно… Я не буду клясться… Поверьте на слово… Вы мне верите?

— Я никому не верю…

— Ну а мне? — взглянул пристально на него Прохожев. — Мне… Можно вам верить?..

— Да идите вы…

Прохожев вновь засмеялся, глядя на него исподлобья, положив руку на грудь.

— Честное слово… Вы мне глубоко симпатичны… Черт возьми! Мы могли бы ведь и стать друзьями?.. Да-а-а. Не пришлось. Ну, ладно… Молчу-молчу…

Забрав папку у Косовского, Павел Сергеевич двинулся к дороге. Присоединились к нему и остальные. Они уходили. Уходили… А я не знал, как быть мне…

— Что ж ты-то стоишь? — повернулся Тарлыков. — Иди… Догоняй скорее… А то поздно будет… Не примут…

Я остановился как вкопанный.

— Не пойдешь?

— Нет.

— Подумал?

— Что ты на меня давишь?.. Что я тебе? Что?

Но Тарлыков, потеряв интерес к разговору, звал уже Байкова.

— Костя! Быстро! Быстрее!

Костя стоял в недоумении.

— Я вв-вас нне-нее пп-п-пой-му-уу! То д-давай вп-не-ред! Тт-о-оо давай наз-з-а-ад! Оо-му, оо-му-уу он ну-ужен?

— Никому не нужен… Быстрее! Костя!

— Нн-ее б-б-б-уду я…

— Ты что? — обозлел Тарлыков, продырявливая его глазами. — А ну быстрее! Не понимаешь? Прохожев не из тех, кто грудь добровольно подставляет…

Мы накинули трос. Бульдозер рванул. Трос напрягся… Все было безрезультатно…

— Нн-ну? — вылез недовольный Костя.

— Без ну! Не запряг еще… — хмуро взглянул на него Алексей. — Ждите меня здесь… Я людей позову…

— Я с тобой! — вызвался я. Я не мог оставаться. Мне надо было двигаться: иначе… иначе с ума сойти можно.

Мы пошли в Яшкино. Костя скинул сапоги, рубаху и лег покурить в кустах.

Из документов, составленных или найденных впоследствии: