Семь сувениров

Николай включил диктофон и раскрыл блокнот в планшете, где были перечислены основные вопросы, которые он намеривался задать Константину Семеновичу. Он тщательно подготовился к интервью. Ведь другой возможности встретиться с профессором могло и не представиться. Несмотря на преклонный возраст, брат Волкова был человеком почти неуловимым: то участвовал в конференции в США или Китае, то был в командировке в Москве, то принимал экзамены в университете. Николай общался с ним пару раз по телефону и один раз по скайпу, но полноценного интервью так и не получилось.

На этот же раз все сошлось. Волков был в городе. У него было три свободных часа. И он согласился посвятить их интервью, связанному с жизнью брата. Николай теперь мог убедиться, что Константин Семенович не бегал от него. Он действительно был очень занятым человеком. И, как только появилось свободное время, он выделил его, чтобы поговорить с журналистом о Вениамине. По крайней мере все выглядело именно так.

– Ну что же… – начал Николай. – В каком году вы попали с матерью и братом в Ташкент?

– Это был 1941 год… Отец отправил нас туда отдыхать еще до того, как все началось… Примерно в начале июня… Он словно смог предугадать, что начнется война и город попадет в кольцо.

– Удалось предугадать? – переспросил Николай.

– Да. – Волков пристально посмотрел на журналиста. Николай понял, что услышать от Константина Семеновича правду будет сложно. Скорее всего, его ожидали обтекаемые, крайне осторожные ответы.

– Хорошо… – продолжил режиссер. – Вы там учились в школе?

– Да.

– Позднее в эту же школу пошел Вениамин Семенович?

– Да. Он пошел в эту же школу в 1943 году, когда ему исполнилось шесть лет.

– Вы знаете об истории с избиением девочки?

– Ну кто же ее не знает… О ней Вениамин написал в романе «Семь сувениров».

– Я в курсе… Я имею в виду, знаете ли вы подробности этой истории? Тогда, в 1943 году, он вам что-нибудь рассказывал?

– Нет. – Волков отрицательно покачал головой. Интонация его была вполне убедительной. Николай поверил ему.

– А почему? Как вы думаете?

– Да он всегда был молчуном… Если откровенничал, то только с матерью… Позднее – с Андреем…

Он осекся. На минуту пришел в еле заметное смятение. Было видно, что он пожалел о том, что упомянул Огнева. Но, все равно, разговор неизбежно зашел бы о нем. Поэтому Волков быстро взял себя в руки и попросил Николая продолжать.

– Ладно… А вы сами что-нибудь слышали об этом? В школе об этом говорили?

– Дался вам этот эпизод! – вспыхнул Константин Семенович. – Я согласился поговорить с вами о Вениамине, а вы вспоминаете какую-то историю из прошлого, к которой я не имею никакого отношения.

– Значит – ничего не слышали? – настаивал Николай.

– Нет! – сухо отозвался Волков. Было заметно, что он начинал сердиться. Николай не понимал, почему этот вопрос вызывал в нем такие сильные эмоции, но продолжать разговор на эту тему было бесполезно.

– Простите… Я спрашиваю не из праздного любопытства. Мне необходимо составить полную картину его переживания. Это переживание было довольно сильным, одним из самых первых, повлиявших на его дальнейшую судьбу. Он сам писал, что тогда впервые задумался над тем, что такое насилие, что такое причинение другому зла, вреда, физической боли, унижения… Это главная тема его творчества…

– Да. Я понимаю. Но ничем не могу помочь. – Волков заметно помрачнел. Он, очевидно, хотел переменить сюжет. Николай понял, что упорствовать было бесполезно, даже рискованно. Волков мог в любой момент прервать интервью. Тогда Николай решил перейти к другому вопросу.

– Скажите, Константин Семенович, кто из вас двоих был ближе к матери, а кто к отцу?

– Боже мой… какой-то фрейдизм… Я об этом никогда не думал… – сказал Волков, делаясь при этом все более мрачным.

– Не задумывались?

– Нет, молодой человек… И, кроме того, мне восемьдесят с лишним лет… Думаете, я все помню? Я знаю, что, в отличие от Вени, очень быстро повзрослел. Мне некогда было думать о таких мелочах. Это люди вашего времени все копаются в переживаниях и комплексах. А нам было не до того. Как это ни пафосно звучит, мы строили новое общество. Поколение отца начало строить, мы продолжили… Поколение же Вениамина все похоронило… Вот Веня тоже все думал, кто его больше любит – папа или мама? Переживал, когда отец отчитывал его. Не отходил от матери, слушал каждое ее слово. Нуждался в ласке. Я же пытался понять, как обойти острые углы, как не вызвать в отце вспышку гнева. Я все смекнул достаточно рано и не попадал в такие ситуации, в которые вечно вляпывался брат. И, думаете, потому что я боялся? Или хотел быть хорошим? Нет. Я просто не хотел тратить на это время. Время. Я всегда его ощущал. Мне всегда его не хватало.

– А Вениамин Семенович был другим?

– Конечно… Он тоже ощущал время… Но как-то иначе… Время было для него сосредоточением памяти… Каким-то капканом, который не пускал его вперед… Время всегда было для него связано с прошлым, хранящим сомнительные ответы на его деструктивные вопросы.

– Почему деструктивные?