Семь сувениров

Позднее, до суда, во время суда и после вынесения приговора, Огнев так и не признал свою вину. Он все время повторял, что его оклеветали. Ему предъявили обвинение в том, что он распространял среди студентов идеи, чуждые советскому строю, общался с иностранцами с целью приобретения валюты и запрещенных в СССР материалов. Нашлись даже, якобы, какие-то свидетели того, как он занимался агитацией творчества запрещенных в те годы авторов. Все это Андрей не переставал отрицать, но его словно никто и не слышал. Прямо в период судебных слушаний Андрей узнал, что его бабушка умерла в больнице. Новость его буквально раздавила. Он замкнулся в себе. Практически не пытался защищаться во время заседаний. В итоге, он отправился в одну из сибирских колоний, где должен был провести восемь лет по 88-й статье, но совершил в самом лагере убийство одного из заключенных. За это преступление он получил дополнительный пятилетний срок. Убийство было признано самообороной, но срок все равно добавили. После колонии, а было это уже в середине 1970-х годов, Огнев решил не возвращаться в Ленинград. Он поселился в одной из деревень, недалеко от Иркутска.

В 1990-е годы Огнев стал отшельником. Жил в небольшом ските на берегу реки где-то в лесу, километров за десять от ближайшей деревни. Он получал от государства крошечную пенсию, а также занимался сбором ягод и грибов. На то и жил, посвятив все свое время чтению книг по философии и религии. В самом конце девяностых, уже после смерти Вениамина Волкова, Андрей был убит бродягами, пытавшимися ограбить его маленькую лесную келью. Воры искали золотые иконы, предположив, что Андрей был монахом, а нашли старые, не представлявшие для них никакого интереса книги по религии, западной и русской философии, Библию и несколько сотен рублей, хранившихся в сумке, с которой отшельник ходил в соседнюю деревню в магазин за продуктами. Убийц схватили буквально тем же вечером. Они ограбили тот самый магазин, в котором Андрей закупал продукты, напились и буянили в одном из домов деревни, пытаясь ограбить хозяина. Преступники получили за убийство отшельника и ограбление магазина по пять лет. На этом сведения об Андрее Огневе, добытые ассистентами, завершились.

Николай долго рассматривал его фотографию периода отшельничества. Худой, невысокий человек с пронзительным взглядом. Он был совсем седым, нижнюю часть лица покрывали усы и короткая борода. Он смотрел прямо в камеру, словно пронзал своим взглядом зрителя насквозь, все понимал, знал каждую тайную мысль. Фотографию сделал корреспондент одной из петербургских газет середины 1990-х годов, побывавший у Андрея с целью разузнать о его отношении к Вениамину Волкову. Ассистенты Николая откуда-то добыли эту старую газету и сфотографировали статью. Судя по тону интервью, корреспондент не был удовлетворен услышанным и откровенно сомневался в том, что Андрей простил Волкова, а также в том, что Волков не был причастен к делу Андрея Огнева. Он не стеснялся предполагать, что Огнев «кривил душой», когда заявлял, что не держал на Волкова зла, что считал его не только невиновным, но и главной жертвой всей этой истории. Корреспондент делал вывод, что подобные всепростенческие настроения, подобные благородные порывы-преувеличения свойственны всем «возвращающимся в религию» постсоветским людям. «Но это пройдет… – Заключал корреспондент. – Это очень скоро пройдет…»

Раздался звонок мобильного. Николай оторвал взгляд от ноутбука, посмотрел на экран и увидел номер мамы.

– Коля, ты звонил? – уловил он взволнованный голос, где-то вдали слышались звуки сирен, городской шум, тихие волны музыки.

– Да, мама, извини… Я не перезвонил… Заработался…

– Что-то случилось?

– Нет… Просто хотелось услышать тебя…

Мама откашлялась, было слышно, как она переходит из комнаты в комнату.

– А я выходила вниз. На стоянку. Сработала сигнализация.

– Все обошлось?

– Да. Какие-то хулиганы толкнули машину.

– Понятно…

– У тебя точно все в порядке, Коля?

– Да, мама, все хорошо. Я очень рад, что ты позвонила. Очень рад.

– И я рада услышать тебя… Как Вера?

– Они на юге с Ниной… Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо… Все хорошо…

Николай слушал ее голос и все время вспоминал свои вчерашние видения. Мама, совсем молодая, стояла в окне дома напротив квартиры Вениамина Волкова и зазывала его выйти в открытое окно… Еще минута, и он бы сорвался вниз… Потом всплыло лицо отца. Буквально на мгновение. Оно смотрело то ли с укором, то ли с болью. Сразу нахлынуло что-то едва различимое, совершенно невыразимое – привкус во рту или звуки, вибрации. Это было дуновение тех затхлых ветров. Дух девяностых. Гнилой запах. Николай зажмурился.

– Алло… Ты слышишь меня, Коля?

– Да, мама…

– С тобой действительно все хорошо? У тебя какой-то странный голос.

– Все нормально, мама. Не беспокойся… Я перезвоню тебе завтра по скайпу.

– Хорошо, Коля.