Семь столпов мудрости

Таким образом, дорога на Йенбо лежала открытой перед турками, и Фейсал прискакал сюда всего за час до нашего прибытия с пятью тысячами людей на защиту своей базы, пока не выстроена должная оборона. Его система шпионов разваливалась; гарб, потерявшие разум в темноте, приносили дикие и противоречивые донесения с той и другой стороны о силе турок, их движениях и намерениях. Он не имел представления, ударят ли они по Йенбо или удовольствуются удержанием проходов из вади Йенбо в вади Сафру, пока не бросят основную массу своих сил на побережье между Рабегом и Меккой. При любом повороте событий ситуация была серьезной: лучшее, что могло случиться — если присутствие Фейсала привлекло бы их сюда и заставило бы потерять больше времени на охоту за его армией, пока мы укрепили бы Йенбо. Тем временем он делал все, что мог, довольно энергично; поэтому я сел и стал слушать новости, а скорее — петиции, жалобы и вопросы, которые несли ему, а он в общих чертах их решал.

Шарраф рядом со мной вовсю работал зубочисткой между своими блестящими челюстями, подавая голос только раз или два за час, когда укорял слишком настойчивых просителей. Мавлюд то и дело наклонялся ко мне прямо через нейтральное тело Фейсала, с воодушевлением подхватывая, к нашей общей выгоде, любое слово из доклада, которое могло быть обращено в пользу мгновенной и правильной контратаки.

Это продолжалось до половины пятого утра. Стало уже очень холодно, когда туман из долины поднялся сквозь ковер и промочил нашу одежду. Лагерь постепенно замирал, потому что усталые люди и животные один за другим отходили ко сну; белый туман мягко стелился над ними, превращая костры в ленивые столбы дыма. Прямо за нами поднималась из тумана Джебель-Рудва, еще более крутая и ломаная, чем когда-либо, такая близкая в тихом лунном свете, что, казалось, нависала у нас над головами.

Фейсал, наконец, закончил срочную работу. Мы съели полдюжины фиников, удовольствие ниже среднего, и свернулись на мокром ковре. Пока я лежал там, дрожа, я увидел охрану из племени биаша — они подкрались к Фейсалу и осторожно накрыли его своими покрывалами, когда убедились, что он спит.

Час спустя мы, закоченевшие, встали, якобы на рассвете (слишком холодно было, чтобы дальше лежать и притворяться спящими), и слуги зажгли костер из пальмовых веток, чтобы согреть нас, пока мы с Шаррафом разыскивали какую-нибудь пищу и топливо. Со всех сторон еще приходили посыльные с дурными слухами о немедленной атаке; и лагерь был близок к панике. Поэтому Фейсал решил двинуться на другую позицию, отчасти — потому, что нас бы просто смыло отсюда, если бы где-нибудь в горах пошел дождь, а отчасти — чтобы занять умы своих людей и дать их силам какое-нибудь приложение.

Когда забили его барабаны, верблюдов поспешно навьючили. После второго сигнала каждый вскочил в седло и повернул налево или направо, оставляя широкий проход, по которому Фейсал поехал на своей кобыле, на шаг позади него — Шарраф, а затем Али, знаменосец, прекрасный дикарь из Неджда, с ястребиным профилем и лицом, обрамленным длинными косами черных как смоль волос, падающих с его висков. Он был кричаще одет и ехал на высоком верблюде. За ним толпой ехали шерифы, и шейхи, и рабы — и я — все вперемешку. Этим утром здесь было восемьсот человек охраны.

Фейсал ездил взад-вперед, разыскивая место для лагеря, и наконец остановился на дальней стороне небольшой открытой долины прямо к северу от деревни Нахль Мубарак; хотя дома настолько утопали в деревьях, что немногие из них можно было увидеть со стороны. На южном берегу этой долины, под скалистым возвышением, Фейсал разбил две своих скромных палатки. У Шаррафа тоже была личная палатка; некоторые другие вожди тоже пришли и жили рядом с нами. Охрана поставила свои будки и укрытия; а египетские артиллеристы остановились ниже, с нашей стороны, и красиво построили свои двадцать палаток в линию, чтобы они выглядели по-военному, как положено. Так через некоторое время у нас было множество людей, хотя вряд ли внушительное при подробном рассмотрении.

Глава ХIХ

Мы оставались там два дня, и большую часть времени я провел в обществе Фейсала, получая таким образом более глубокое знакомство с его методами командования, в интересный период, когда моральный дух его людей тяжко страдал от пугающих донесений, прибывающих к ним, и от провала северных гарб. Фейсал, борясь за возрождение их упавшего духа, вернее всего добивался этого, предоставляя собственную персону в досягаемость каждого. Он был доступен всем, кто стоял за его палаткой и ждал, пока его заметят; и он никогда не обрывал просьб, даже когда люди хором запевали о своих горестях длинные песни и пели их вокруг нас в темноте. Он всегда прислушивался, и если не разрешал задачу сам, призывал Шаррафа или Фаиза, чтобы они исполнили это для него. Это безграничное терпение было для меня уроком на будущее, что значит быть во главе народа в Аравии.