Читаем Семь столпов мудрости полностью

Приближаясь, мы видели через пальмы пламя и освещенный пламенем дым от множества костров, в то время как пустая земля отзывалась эхом на рев тысяч возбужденных верблюдов, залпов выстрелов или криков потерявшихся в темноте людей, которые разыскивали в толпе своих друзей. Так как мы слышали в Йенбо, что Нахль остался пустым, этот переполох означал нечто чуждое, быть может, враждебное. Мы тихо пробрались к краю рощи по узкой улочке, между глиняными стенами в человеческий рост, к безмолвной группе домов. Абд эль Керим толкнул первую дверь во двор слева, ввел верблюдов и стреножил их у стен, чтобы они остались незамеченными. Потом он сунул заряд в ствол винтовки и прокрался на цыпочках по улице, туда, откуда слышался шум, чтобы разузнать, что происходит. Мы ждали его, дорожный пот медленно высыхал на наших одеждах, пока мы сидели в ожидании прохладной ночью.

Он вернулся через полчаса и сказал, что Фейсал со своим верблюжьим корпусом только что прибыл, и нам надо выйти и присоединиться к нему. И вот мы вывели верблюдов и сели на них, и поехали цепочкой по другой тропинке между домами, справа от нас был сад поникших пальм. Там, где он кончался, стояла плотная толпа арабов и верблюдов, смешанных в дикой суматохе, и все они громко кричали. Мы протолкались через них и, спустившись по уклону, внезапно попали в русло вади Йенбо, на широкое открытое место: сейчас о его ширине можно было догадываться лишь по разбросанным линиям дозорных костров, мерцающих вдали друг от друга. Там было еще и очень сыро; липкий ил, оставшийся после потока воды, прошедшего здесь по мелкому дну два дня назад, еще покрывал камни. Наши верблюды почувствовали, что под ногами скользко, и двигались неуверенно.

Мы не могли заметить ни всего этого, ни чего-либо еще, кроме массы армии Фейсала, заполонившей долину от края до края. Горели сотни костров из терновника, и вокруг них арабы готовили кофе, ели, спали как убитые, закутанные в свои покрывала, сгрудившись рядом вперемешку с верблюдами. Такое множество верблюдов, оставленных просто так или связанных, на всей территории лагеря создавало неописуемый беспорядок; постоянно прибывали новые, и старые ковыляли к ним на трех ногах, ревя от голода и возбуждения. Выходили патрули, караваны разгружались, посреди всего этого сердито брыкались дюжины египетских мулов.

Мы пробились сквозь эту сумятицу, и на островке спокойствия в самом центре долины нашли шерифа Фейсала. Мы остановили верблюдов рядом с ним. На ковре, разложенном на голых камнях, он сидел между шерифом Шаррафом, каймакамом[53] Умарата и Таифа вместе взятых, его двоюродным братом и Мавлюдом, суровым, стремительным старым патриотом Месопотамии, теперь выступающим адъютантом. Перед ним секретарь на коленях записывал приказ, и в стороне еще один читал донесения вслух при свете посеребренной лампы, которую держал раб. Ночь была безветренная, воздух тяжелый, и незащищенный огонек держался твердо и прямо.

Фейсал, спокойный, как всегда, приветствовал меня улыбкой, пока не закончил диктовать. После этого он извинился за беспорядочный прием и махнул рабам, чтобы нас оставили наедине. Когда они удалились вместе с зеваками, перед нами на открытое место вырвался обезумевший верблюд, ревя трубным голосом и увязая в песке. Мавлюд ударил его по голове, чтобы он ушел прочь, но животное вместо этого толкнуло его; пучки травы для фуража, которыми верблюд был нагружен, развязались, и на молчаливого Шаррафа, на лампу и на меня обрушилась лавина сена. «Хвала Богу, — сказал Фейсал серьезно, — что это было не масло и не мешки с золотом». Затем он объяснил мне, какие неожиданности произошли на фронте за последние двадцать четыре часа.

Турки проскользнули мимо основной части арабских заградительных отрядов в вади Сафра по боковой дороге в горах и отрезали пути к отступлению. Люди племени гарб в панике незаметно ушли в ущелья с каждой стороны и скрылись через них по два — по три, беспокоясь за свои семьи, попавшие под угрозу. Турецкие всадники просочились в пустую долину через Дифранский перевал к Бир Саиду, где Галиб-бей, их командир, чуть не застиг ничего не подозревающего Зейда спящим в палатке. Однако предупреждение поспело как раз вовремя. С помощью шерифа Абдуллы ибн Таваба, старого воина из племени харитов, эмир Зейд достаточно долго сдерживал атаку врага, и в это время кое-что из его палаток и багажа погрузили на верблюдов и увезли. Затем он скрылся сам; но его войско превратилось в беспорядочную толпу беглецов, бешено несущихся в ночи к Йенбо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии