Семь столпов мудрости

Эти берега должны были защищать посевы от течения. В противном случае вади Йенбо скоро заполнила бы сады, поскольку, в целях орошения, они были расположены ниже уровня долины. Узкие участки были разделены заборами из пальмовых веток или глиняными стенами, а вокруг них проходили узкие каналы с пресной водой. Ворота в каждом саду были над водой, с местом для прохода ослов или верблюдов из трех-четырех параллельных пальмовых бревен, пристроенных к ним. При каждом участке в земле был вырыт шлюз, открывающийся, когда приходила очередь на полив. Пальмы, за которыми хорошо ухаживали, аккуратно высаженные в ровные линии, были главными посадками; но между ними выращивали ячмень, редис, кабачки, огурцы, табак и хну. В деревнях выше по вади Йенбо было достаточно прохладно, чтобы выращивать виноград.

Стоянка Фейсала в Нахль Мубарак по природе своей могла быть лишь промежуточной, и я почувствовал, что лучше бы мне отправиться назад в Йенбо, чтобы обдумать всерьез нашу «земноводную» оборону этого порта, учитывая всемерную помощь, обещанную флотом. Мы остановились на том, что я должен посоветоваться с Зейдом и действовать вместе с ним, как нам покажется лучше. Фейсал дал мне великолепного гнедого верблюда для обратного пути. Мы двинулись через горы Аджиды по новой дороге, вади Мескарие, опасаясь турецких патрулей на более прямом пути. Со мной был Бедр ибн Шефия; и мы не спеша прошли все расстояние за один переход в шесть часов, попав в Йенбо до рассвета. Устав после трех напряженных дней почти без сна, среди постоянных тревог и волнений, я пошел прямо в пустой дом Гарланда (он жил на борту корабля в гавани) и заснул на скамейке; но потом я был снова поднят вестью о том, что прибывает шериф Зейд, и отправился к стенам увидеть, как приезжают разбитые войска.

Их было около восьми сотен, тихих, но, несомненно, убитых стыдом. Сам Зейд казался вконец равнодушным. Когда он вступил в город, то обернулся и крикнул Абд эль Кадиру, правителю, едущему позади него: «Как же это так, твой город в развалинах! Я должен телеграфировать отцу, чтобы он прислал сорок каменщиков починить общественные здания». И он это действительно сделал. Я дал телеграмму капитану Бойлю, что Йенбо в тяжкой опасности, и Бойль сразу же ответил, что его флот будет там вовремя, если не раньше. Эта готовность была своевременным утешением; на следующий день пришли еще худшие вести. Турки, бросив сильное войско вперед из Бир Саида на Нахль Мубарак, перекрыли путь новобранцам Фейсала, пока они еще не собрались с духом. После короткого боя Фейсал был разбит, уступил свою землю и отступал сюда. Казалось, наша война вступала в последний акт. Я взял свой фотоаппарат и с парапета ворот Медины сделал прекрасный снимок встречи братьев. С Фейсалом было уже две тысячи людей, но ни одного из племени джухейна. Это походило на измену и настоящее отступничество племени — то, что о чем мы оба не помышляли, считая невозможным.

Я сразу пришел в его дом, и он рассказал мне всю историю. Турки пришли с тремя батальонами, многочисленной кавалерией на верблюдах и пехотой на мулах. Их командование было в руках Галиб-бея, который обращался со своими отрядами с великой строгостью, потому что на них смотрел командующий войсками. Фахри-паша частным образом сопровождал экспедицию, которую вел Дахиль-Алла эль Кади, он же был посредником в отношениях с арабами — наследственный законодатель племени джухейна, соперник шерифа Мохаммеда Али эль Бейдави и второй человек в племени после него.

Они пересекли вади Йенбо до рощ Бруки за первый переход, и этим поставили под угрозу связь арабов с Йенбо. Они также вполне могли обстрелять Нахль Мубарак своими семью пушками. Фейсал не был напуган ни на йоту, но бросил племя джухейна влево, чтобы обработать большую долину. Свой центр и правое крыло он оставил в Нахль Мубарак, а египетскую артиллерию послал занять позицию в Джебель-Аджиде, чтобы не допустить в нее турок. Затем он открыл огонь в Бруке из своих пятнадцатифунтовок.

Расим, сирийский офицер, в прошлом командир батареи в турецкой армии, сражался с помощью этих двух пушек; и сделал из них большое зрелище. Их послали в подарок из Египта, однако это был старый хлам, который сочли годным для диких арабов, так же как и шесть тысяч винтовок, поставленных шерифу, остатки от кампании Галлиполи, были негодным оружием. Так что у Расима не было ни прицела, ни дальномера, ни дальномерных таблиц, ни взрывчатки.

Его дистанция была около семи тысяч ярдов, но фитили его шрапнели, древности времен войны с бурами, были забиты зеленой землей; если они и взрывались, то иногда палили в воздух, а иногда слегка задевали цель. Однако у него не было возможности отказаться от своих боеприпасов, если дела пойдут плохо, и он палил с большой скоростью, громко хохоча над таким способом воевать, и племена, видя коменданта таким веселым, приободрились и сами. «Ей-Богу, — сказал кто-то, — это настоящие пушки: главное, чтобы от них был шум!» Расим клялся, что турки погибают целыми кучами, и арабы рванули вперед, подогретые его словами.