Читаем Семь столпов мудрости полностью

Так как мой опыт изучения арабских настроений в местности гарб сообщил мне твердое мнение по вопросу Рабега (на самом деле, большинство моих мнений были твердыми), я написал в Арабское Бюро генералу Клейтону, к которому меня теперь официально перевели, яростную докладную записку по этому вопросу. Клейтон был доволен моим мнением, что племена могут защищать Рабег месяцами, если будут снабжены советами и пушками, но что они определенно снова разбегутся по своим палаткам, как только услышат о высадке иностранных сил. Далее, план интервенции был технически несостоятелен, так как бригады совсем недостаточно, чтобы защитить позицию, закрыть туркам доступ к близлежащим источникам воды и перекрыть им дорогу к Мекке. Я обвинял полковника Бремона в личных мотивах, не относящихся к войне, не принимающих в счет арабские интересы и значение восстания для нас; и цитировал его слова и поступки в Хиджазе как свидетельство против него. Они придавали достаточную правдоподобность моим наблюдениям.

Клейтон доставил докладную сэру Арчибальду Мюррею, которому понравилась ее сила и едкость, он сразу же послал ее телеграфом домой в Лондон как доказательство, что даже в собственном лагере арабские эксперты, просившие, чтобы пожертвовали ценными войсками, разделились во мнениях о мудрости и честности этого шага. Лондон запросил объяснений; и атмосфера медленно прояснялась, хотя в менее острой форме вопрос Рабега тянулся еще два месяца.

Моя популярность в штабе Египта, обязанная собой тому, что я внезапно поддержал предубеждения сэра Арчибальда, была мне в новинку и достаточно забавна. Они стали проявлять вежливость ко мне и говорить, что я наблюдателен, что у меня есть острый стиль и характер. Они указывали, каким благом с их стороны было освободить меня для арабского дела в его трудном положении. За мной послал главнокомандующий, но по пути меня перехватил встревоженный адъютант и повел сперва на аудиенцию к начальнику штаба, генералу Линден-Беллу. До такой степени чувствовал он своим долгом поддерживать сэра Арчибальда в его прихотях, что обычно их двоих объединяли в общего противника. Так что я был изумлен, когда при моем появлении он вскочил на ноги, наклонился вперед, схватил меня за плечо и прошипел: «Теперь только не напугайте его: не забудьте, что я скажу!»

На моем лице, вероятно, отразилась растерянность, так как его единственный глаз стал ласковым, и он усадил меня, и мило заговорил об Оксфорде, и что за прелесть быть студентом, и об интересе к моему докладу о жизни в рядах Фейсала, и о своей надежде, что я вернусь туда, чтобы вести дальше так хорошо начатое дело, перемежая эти любезности замечаниями о том, как нервничает главнокомандующий, и как он беспокоится обо всем, и как необходимо дать ему успокоительную картину дел — но только не в розовом цвете, поскольку они не могут позволить себе отвлекаться ни под каким видом.

В душе я был крайне удивлен и пообещал вести себя хорошо, но отметил, что я стремлюсь обеспечить арабам дополнительные припасы, оружие и офицеров, в которых они нуждаются, и, чтобы добиться этого, я должен привлечь на свою сторону все интересы, если необходимо (потому что на пути долга я ни перед чем не остановлюсь) — даже волнение главнокомандующего; на этом месте генерал Линден-Белл меня прервал, сказав, что снабжение — это его роль, и тут ему не надо напоминаний, и он считает, что сразу же, здесь и сейчас, может подтвердить свою решимость сделать для нас все, что в его силах.

Считаю, что он сдержал свое слово и был честен с нами впоследствии. Я весьма утешил его начальника.

<p>Книга II. Начало арабского наступления</p>

Мои начальники были изумлены такими благоприятными новостями, но пообещали помощь, а пока что послали меня, во многом против моей воли, назад в Аравию. Я достиг лагеря Фейсала в тот самый день, когда турки прорвали оборону Джебель-Субха. То, что им это удалось, подорвало все основания моей уверенности в войне кочевников.

Мы какое-то время сидели в Йенбо, надеясь отвоевать позицию; но племена оказались бесполезны для атаки, и мы поняли, что если мы хотим продолжения Восстания, то должны изобрести новый план кампании уже сейчас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии