Читаем Семь столпов мудрости полностью

Нашей стратегической задачей было удержаться в Умтайе, оттуда мы могли управлять тремя железными дорогами на Дераа по своему усмотрению. Если мы продержимся еще неделю, то задушим турецкие армии, как бы мало ни удалось сделать Алленби. И все же тактически Умтайе было опасным местом. Внешние силы исключительно регулярной армии, не прикрываемой партизанами, не могли спокойно удерживать ее: но скоро мы окажемся именно в таком положении, если останемся такими беспомощными в воздухе.

У турок было, по меньшей мере, девять аэропланов. Мы стояли лагерем в двенадцати милях от их аэродрома, в открытой пустыне, у единственно возможного источника воды, с огромными стадами верблюдов и множеством лошадей, пасущихся вокруг. Стоило туркам начать бомбежки, и сразу иррегулярные войска, наши глаза и уши, потеряли покой. Скоро они все бросят и уйдут по домам, и кончится наша полезность: а Тайибе, первая деревня, прикрывающая нас со стороны Дераа — она падет, беззащитная, трепеща перед повторными атаками. Если мы хотим остаться в Умтайе, в Тайибе должны быть нами довольны.

Ясно, что первым нашим долгом было получить подкрепление с воздуха от Алленби, который отрядил на послезавтрашний день новую машину в Азрак. Я рассудил, что мне будет полезно отправиться к нему и переговорить. Двадцать второго я буду снова на месте. До этих пор Умтайе продержится, потому что мы всегда можем провести аэропланы, двинувшись в Ум эль Сураб, следующую римскую деревню.

Но будь то в Умтайе или в Ум эль Сурабе, чтобы быть в безопасности, мы должны владеть инициативой. Со стороны Дераа нам временно закрывали путь подозрения крестьян: остается Хиджазская дорога. Мост на 149 километре почти уже починили. Мы должны снести его опять, и еще один — на юге, чтобы ремонтные поезда не добрались до него. Вчерашняя попытка Уинтертона показала, что первый мост был целью для войск и артиллерии. Второй — объектом для вылазки. Я вышел посмотреть, сможет ли это сделать моя охрана вместе со мной по пути в Азрак.

Что-то было не так. Они стояли с красными глазами, в нерешительности, дрожа — наконец я выяснил, что, пока меня утром не было, Зааги и другие командиры беспощадно рассчитались с теми, кто смалодушничал у Нисиба. Это было их право, так как со времен Тафиле я оставил дисциплину в отряде на их собственное усмотрение; но в данный момент это означало, что они не годятся для моей цели. Таким наказаниям предшествовал страх: но память о нем среди самых сильных из пострадавших провоцировала их на еще большую необузданность, и вызывала подражание в преступлениях и насилии среди свидетелей. Они будут опасны для меня, или для самих себя, или для врага, смотря что им взбредет в голову и какие представятся возможности, если мы отправимся на дело этой ночью.

И вот вместо того я предложил Джойсу, чтобы египтяне и гуркхи вернулись в Акабу; а потом чтобы он выделил мне бронемашину, я доехал с ними до железной дороги, первой остановки, и сделал все, что можно сделать. Мы пошли к Насиру и Нури Саиду, рассказали им, что двадцать второго числа я вернусь с боевыми самолетами, чтобы обезопасить нас от воздушной разведки и бомбежек. Тем временем мы деньгами смягчим урон в Тайифе, нанесенный турками, а Джойс приготовит место для посадки здесь и в Ум эль Сураб, когда я вернусь с авиационным подкреплением.

Подрывные работы этой ночью были фантастически беспорядочными. Мы вступили на закате в открытую долину, легко прошли три мили от железной дороги. Угроза могла исходить от станции Мафрак. Моя бронемашина в сопровождении Джунора на его «форде» охраняла эту сторону от вражеской атаки. Египтяне должны были двигаться прямо к рельсам и запалить свои заряды.

Я сбился с пути. Мы блуждали три часа в запутанных долинах и не могли найти ни рельсов, ни египтян, ни места, откуда вышли. Наконец мы увидели огни и поехали к ним, и очутились прямо перед Мафраком. Мы повернули назад, чтобы добраться до места, и услышали лязг паровоза, идущего со станции на север. Мы преследовали его прерывистым огнем, надеясь поймать между нами и разрушенным мостом: но, прежде чем мы его нагнали, вдалеке показались вспышки, раздались взрывы: это Пик подорвал свои тридцать зарядов.

Какие-то всадники пронеслись мимо нас к югу. Мы выстрелили по ним, а затем вернулся патрульный поезд, задним ходом на полной скорости, уходя от угрозы Пика. Мы мчались рядом и открыли огонь по путям из «виккерса», а Джунор послал в темноту зеленый ливень трассирующих пуль из своего «льюиса». После стрельбы и шума паровоза мы услышали, как турки воют в ужасе от этой атаки с иллюминацией. Они беспорядочно палили в ответ, и наша большая машина вдруг чихнула и застыла. Пуля прошла сквозь незащищенный край бензобака, единственную уязвимую точку во всей нашей команде машин. Чтобы заделать течь, нам потребовался час.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии