Семь столпов мудрости

Растормошить их шуткой не удалось; наконец я отослал их, выбрав только Хемейда, самого молодого и смирного среди них, чтобы пойти со мной на вершину. Он трясся, как в дурном сне, но тихо последовал за мной. Мы доехали до самого дальнего края, чтобы посмотреть на мост вблизи.

Там стоял Нури Саид, посасывая трубку и подбадривая артиллеристов, которые держали огневой вал между темнеющими дорогами вокруг моста, деревни и станции. Нури с радостью развернул передо мной планы атаки и альтернативных нападений на эту станцию, на которую мы не хотели нападать. Мы вели теоретический спор десять минут, стоя на линии горизонта, и все это время Хемейд пригибался в седле от пуль, которые пролетали мимо нас, некоторые слишком высоко, некоторые рикошетировали, жужжа, как медлительные сердитые пчелы, у нас над ухом. Некоторые из них громко ударялись о кремень, поднимая меловую пыль, которая на мгновение повисала прозрачным облачком в отраженном свете.

Нури согласился прикрыть мое продвижение к мосту, насколько сможет. Тогда я повернул Хемейда назад с моим верблюдом — сообщить остальным, что от меня они пострадают хуже, чем от пуль, если не последуют за ним через опасную зону навстречу мне: так как я собирался идти в обход, пока не смогу убедиться, что пост покинут.

Когда они замешкались, вмешались Абдулла, невозмутимый, недальновидный, не ведающий страха авантюрист, и Зааги. Они, взбешенные тем, что меня бросили, накинулись на малодушных, и те перевалили через выступ, получив всего шесть царапин от пуль. Редут действительно был оставлен: и все мы спешились, дав Нури сигнал прекратить огонь. В тишине мы незаметно ползли через арки моста и обнаружили, что там тоже никого нет.

Мы спешно сложили в кучу пироксилин вокруг быков, которые были около пяти футов толщиной и двадцати пяти — высотой; хороший мост, для меня — семьдесят девятый, и стратегически — поворотный, так как мы собирались жить напротив него в Умтайе, пока Алленби не подойдет вперед, снимая с нас бремя. Поэтому я порешил не оставить от него камня на камне.

Нури тем временем торопил к рельсам пехоту, артиллеристов и пулеметчиков, так как ночь сгущалась; он приказал им на милю зайти в пустыню, построиться в колонну и ждать.

Но переход такого множества верблюдов через пути утомительно растянулся. Мы сидели, взвинченные, под мостом, со спичками в руках, чтобы зажечь мост сразу же (несмотря на наши войска), если возникнет тревога. К счастью, все обошлось, и через час Нури дал мне сигнал. Через полминуты (слишком я любил шестидюймовые заряды!), едва я выскочил к турецкому редуту, восемьсот фунтов пироксилина взорвались разом, и черный воздух засвистел летящими камнями. С двадцати ярдов взрыв поверг меня в оцепенение, и его, должно быть, слышали на полпути до Дамаска.

Нури, в сильном беспокойстве, разыскивал меня. Он отдал сигнал «путь свободен», а потом обнаружил, что не хватает одного отряда конной пехоты. К счастью, моя охрана горела желанием сослужить какую-нибудь службу, чтобы оправдаться. Талал эль Харейдин взял их с собой в горы, пока Нури и я стояли у зияющего провала, где был мост, и светили электрическим фонарем, чтобы дать им ориентир для возвращения.

Через полчаса вернулся Махмуд, торжествующе ведя за собой потерянный отряд. Мы выстрелами собрали всех, кто занимался поисками, и затем прошли две-три мили по открытой местности до Умтайе. Дорога стала очень неровной, через морены скользкого долерита, поэтому мы с радостью объявили привал и легли рядом на честно заслуженный отдых.

Глава CXIII

Однако, похоже, мы с Насиром потеряли привычку ко сну. Наш шум в Нисибе заявил о нас так же широко, как пламя в Мезерибе. Немного досталось покоя на нашу долю, когда посетители текли рекой с трех сторон, чтобы обсудить последние события. Шли слухи, что мы только налетаем и ничего не занимаем; что затем мы сбежим, как британцы из-под Сальта, и оставим наших здешних друзей за все расплачиваться.

Так, час за часом, всю ночь нас прерывали новоприбывшие, которые бродили вокруг наших бивуаков, взывая к нам, как неприкаянные души, и по-крестьянски слюнявили нам руки, уверяя, что мы — их высочайшие господа, а они — наши нижайшие слуги. Возможно, принимать их было отступлением от наших стандартов жизни, но взамен они подвергали нас пытке бессонницей, нелегкой бессонницей. Мы провели в напряжении три дня и три ночи, мыслили, приказывали, исполняли, а теперь, когда близок был отдых, досадно было потратить и четвертую ночь среди привычного сумрака на сомнительную игру в приобретение друзей.

Их моральное разложение влияло на нас все хуже и хуже, пока Насир не отозвал меня в сторону, прошептав, что очаг недовольства где-то рядом. Я отпустил своих охранников из крестьян, чтобы те смешались с толпой и выяснили правду; из их докладов прояснилось, что причина недоверия лежала в первом отсюда поселении Тайибе, потрясенном вчера возвращением бронемашин Джойса, несколькими случайными инцидентами и справедливыми опасениями, что в случае нашего отступления они — самое уязвимое место.