Мы бросились к краю обрыва и вгляделись: но в глубине стоял серый туман, поднявшийся от воды, и мы видели только муть и бледные испарения от туманной равнины. Где-то там, внизу, была железная дорога, и мы остановили всех, опасаясь, нет ли там западни. Трое из нас шаг за шагом спустились вниз по скользкому холму, и вот уже мы не могли расслышать их голоса. Затем внезапно дым рассеялся и заколебался от пыхтения открытого дросселя, а затем — визг тормозов, как будто паровоз снова встал. Должно быть, внизу ждал длинный поезд; успокоенные, мы зашагали вновь, до самой шпоры под деревней.
Мы растянулись в линию вдоль перешейка и стали ждать — пять минут, десять. Время тянулось медленно. Мрачная ночь, пока еще не взошла луна, убаюкивала нас своей незыблемостью и, видимо, внушила терпение нашим беспокойным товарищам, не было ни предупреждающего лая собак, ни попеременного звона часовых вокруг моста. Наконец мы позволили людям тихо соскользнуть с верблюдов на землю, сами удивляясь промедлению и настороженности турок, не понимая, что значит этот безмолвный поезд, стоящий под нами в долине. Наши шерстяные покрывала задубели и отяжелели от тумана, и мы дрожали.
Прошло много времени, когда из темноты вспыхнул свет. Это был маленький шейх, раскрывший свое коричневое покрывало, показывая нам рубашку, как белый флаг. Он прошептал, что его план провалился. Поезд (тот, который стоял в ущелье) только что привез немецкого полковника, немецкие и турецкие резервные войска от Афуле, посланные Лиманом фон Сандерсом, чтобы спасти охваченный паникой Дераа.
Они посадили армянина под арест за отсутствие на посту. Они привезли множество пулеметов, и часовые неутомимо патрулировали подступы. Действительно, на тропе был сильный пикет, не больше, чем в сотне ярдов от того места, где сидели мы. Странность нашего совместного положения вызвала у меня смех, правда, приглушенный.
Нури Саид предложил взять это место главными силами. У нас было достаточно бомб и сигнальных ракет, численность и подготовка были на нашей стороне. Это был хороший шанс, но в моей игре счет ценности объекта велся на жизни, и, как обычно, я находил цену слишком высокой. Конечно, большинство из того, что делается на войне, обходится слишком дорого, и мы бы последовали доброму примеру, если бы двинулись дальше и прошли через это. Но я тайно, не объявляя этого вслух, гордился планированием наших кампаний: поэтому сказал Нури, что я против. Мы уже сегодня дважды перерезали железную дорогу Дамаск-Палестина: и перевод сюда гарнизона Афуле — третье дело, полезное для Алленби. Сотрудничество наше было почтено весомыми делами.
Нури, подумав с минуту, согласился. Мы попрощались с пареньком, который честно пытался так много для нас сделать. Мы прошли вдоль линии, прошептав каждому, что надо тихо отступать. Затем мы сели рядом со своими винтовками (у меня была трофейная «ли-энфилд» Энвера с Дарданелл, подаренная им Фейсалу за годы до того), ожидая, пока все наши люди выйдут из опасной зоны.
Довольно странно, но это был самый тяжелый момент за всю ночь. Теперь, когда работа была окончена, мы едва могли устоять перед искушением поднять на ноги немцев, испортивших нам все удовольствие. Это было легко — стоит только дать залп по их бивуаку сигнальной ракетой, и важные персоны устроят смехотворную кутерьму, паля в белый свет по туманным безмолвным холмам, лежащим внизу. Одна и та же мысль сразу пришла в голову Насиру, Нури Саиду и мне. Мы высказали ее вместе, и каждый сейчас же устыдился за подобное ребячество своих товарищей. Совместными предосторожностями нам удалось сохранить свою респектабельность. В Мезерибе после полуночи мы почувствовали, что в отместку за потерянный для нас мост надо что-нибудь такое совершить. И вот два отряда моих товарищей, с проводниками из людей Таллала, вышли за Шехаб и подорвали рельсы дважды позади него на пустынных склонах. Эхо от взрывов испортило немецкому подразделению всю ночь. Зажглись огни, и началось прочесывание окрестностей, чтобы отыскать, где назревает атака.
Мы были рады, что у них будет такая же беспокойная ночь, как и у нас, ведь тогда они тоже к утру будут сонными. Наши друзья все еще подходили с каждой минутой — целовать нам руки и клясться в своей верности. Их жилистые пони в тумане пробирались по нашему лагерю между сотнями спящих людей и беспокойными верблюдами, всю ночь жующими жвачку из травы, которую заглатывали днем.