Когда мы достигли Мезериба, нас встретил Дарзи ибн Дагми с новостью, что солдаты Нури Саида всего в двух милях отсюда. Мы напоили верблюдов и сами напились до отвала, потому что день был долгим, жарким, и до вечера было еще далеко. Затем из-за старой крепости мы оглядели озеро и увидели движение на французской железнодорожной станции.
Некоторые из белоногих парней рассказали нам, что турки держат там отряд. Однако подступы к станции чересчур искушали нас. Абдулла вел нашу атаку, потому что моим приключениям подходил конец — под вялым предлогом, что мне следует поберечь свою шкуру для оправданной опасности. Другими словами, я хотел вступить в Дамаск. Эта же работа была слишком простой. Абдулла нашел зерно, муку, а также кое-какую поживу — оружие, лошадей, украшения. Это пробудило интерес моих приближенных. Новообращенные выбежали по траве, привлеченные сюда, как мухи на мед. Прибыл Талал, как всегда, галопом. Мы перешли ручей и вместе пошли до дальнего берега, по колено в траве, пока не увидели турецкую станцию в трехстах ярдах впереди. Мы могли занять ее, прежде чем пойти в атаку на крупный мост под Телль эль Шехабом. Талал беспечно шел вперед. Справа и слева показались турки. «Ничего, — сказал он, — я знаком с начальником станции», — но когда мы подошли на двести ярдов, двадцать винтовок разразились выстрелами в нашу сторону. Мы невредимыми скрылись в траве (большей частью колючей) и осторожно поползли назад, Талал чертыхался.
Мои люди услышали его брань, а может быть, выстрелы, и хлынули к нам от реки: но мы повернули их обратно, опасаясь пулемета в здании станции. Здесь нужен был Нури Саид. Он прибыл вместе с Насиром, и мы обсудили дела. Нури отметил, что задержка с Мезерибом может стоить нам моста, то есть мы потеряем более крупную цель. Я согласился, но счел, что нам может хватить и синицы в руках, ведь разрушения Пика на главной линии будут чинить неделю, а за неделю может измениться все.
И вот Пизани расчехлил свои приготовленные пушки и произвел несколько взрывов наудачу. Под этим прикрытием, с нашими двадцатью пулеметами, Нури пошел вперед, в перчатках и при мече, и сорок оставшихся в живых солдат сдались ему в плен.
Сотни хауранских крестьян в неистовстве бросились к этой богатейшей станции, чтобы грабить. Мужчины, женщины и дети грызлись, как собаки, за каждый кусок. Двери, окна, дверные и оконные рамы, даже лестничные ступеньки — все было сметено. Один оптимист дорвался до сейфа и нашел внутри почтовые марки. Другие распотрошили длинную цепочку вагонов, стоящих на запасном пути, и нашли там все, что душе угодно. Добычу уносили тоннами. Но еще больше добра осталось на земле поломанным.
Мы с Янгом обрывали телеграфные провода — здесь была важная сеть сообщений и местных линий, основная связь палестинской армии с родиной. Приятно было представлять, как Лиман фон Сандерс в Назарете разражается проклятиями всякий раз, когда провод распадается под кусачками. Мы делали это медленно и с удовольствием, чтобы как следует его побесить. Безнадежный недостаток инициативы у турок делал их армию «управляемой», и, разрушая телеграф, мы делали шаг к тому, чтобы превратить их в стадо без вожака. После телеграфа мы взорвали стрелочный перевод и посадили «тюльпаны»: немного, но достаточно, чтобы вывести их из себя. Пока мы работали, со стороны Дераа подошел патрульный легкий паровоз. Взрыв и облака пыли от наших «тюльпанов» насторожили его. Он тихо исчез. Затем нас посетил аэроплан.
Среди захваченного подвижного состава на платформах для перевозки стояли два грузовика, набитые деликатесами для какой-нибудь немецкой столовой. Арабы, не доверяющие банкам и бутылкам, перепортили почти все; но нам досталось немного супов и мяса, а потом Нури Саид раздобыл нам консервированную спаржу. Он увидел араба, который открывал ящик, и, когда его содержимое показалось на свет, с ужасом воскликнул: «Свиные кости!» Крестьянин плюнул и бросил ящик, а Нури поскорее набил свои седельные сумки до отказа.
В грузовиках были полные баки бензина. Рядом — платформа, наполненная дровами. На закате мы все это подожгли, когда закончилось разграбление, и солдаты вместе с кочевниками разлеглись у озера на мягкой траве.
Великолепное пламя от вагонов освещало наш ужин. Дерево горело ровным светом, а огненные языки взрывающегося бензина высились башнями над резервуарами для воды. Мы отпустили людей готовить хлеб, ужинать и отдыхать, прежде чем ночью пойти на мост Шехаб, лежащий в трех милях к западу. Мы собирались атаковать в темноте, но голод останавливал нас, а потом, к нам толпой шли посетители, потому что наши огни привлекли, как маяк, половину Хаурана.