Читаем Семь столпов мудрости полностью

Плато Эрха было хорошей дорогой — открытые каменистые места перемежались твердыми участками глины, и мы быстро оставляли за собой мили узких истоков вади Джинз, густо заросшие травой.

Оборванные пастухи из клана абу-тайи в беспокойстве собирали множество пасущихся верблюдов, разъезжая с непокрытой головой, с винтовками в руке, и пели воинственные песни. Когда они услышали рев наших выхлопных труб, то помчались к нам, крича, что видели каких-то всадников впереди, в низинах. Мы повернули машины в их направлении, и через некоторое время вспугнули пятерых всадников на верблюдах, которые изо всех сил спешили на север. Мы обогнали их в пять минут. Они милостиво осадили верблюдов и встретили нас как друзья — а что им еще оставалось, ведь полуголые люди не могут поспорить с теми, кто закован в броню, да и движется быстрее. Это были ховейтат клана джази, несомненно, разбойники, но сейчас — сама любезность, они громко кричали о том, как приятна им такая неожиданная встреча со мной. Я был не так любезен и приказал им сейчас же возвращаться в палатки. Они скрылись к западу, поникшие.

Мы следовали по восточному берегу Ум-Харуга, дорога была твердой, но нелегкой, потому что приходилось пересекать канавки в боковых долинах, и мы укладывали фашины из кустарника там, где старые русла рек были мягкими или наполненными песком. К концу дня показались долины, заросшие травой — пастбище для наших будущих караванов.

Наутро северный воздух и свежий ветер этой пустыни принесли нам такую прохладу, что мы приготовили горячий завтрак, прежде чем завели машины и, урча, покатили туда, где встречались Ум-Харуг и Дирва, через широкий бассейн самой Дирвы, и через ее неописуемый водораздел в Джеше. Там были мелкие системы, впадающие в Сирхан у Аммари, которое я собирался посетить, потому что, если в Азраке нас постигнет неудача, следующим убежищем для нас будет Аммари, если туда пройдут машины. Такие батальоны из слов «если» вели постоянную перестрелку вокруг каждого нового плана.

Ночной отдых освежил Роллса и Сандерсона, и они превосходно вели машины через небольшой хребет Джеши, шафранного цвета, и великую долину. Днем мы увидели лиловые берега и повернули вниз по их пепельным склонам, в Сирхан, прямо к водоемам. Это обеспечивало нам почти верное отступление, потому что ни один враг не мог быть достаточно мобильным, чтобы закрыть нам сразу Азрак и Аммари.

И вот мы пополнили радиаторы мерзкой водой из пруда, где когда-то играли Фаррадж и Дауд, и поехали на запад через открытые хребты, пока не были достаточно далеко от колодцев, чтобы избавить отряды разбойников от труда нападать на нас в темноте. Там мы с Джойсом сидели и созерцали закат, переливающийся из серого оттенка в розовый, а потом — в красный, а затем — в малиновый, такой нестерпимо насыщенный, что мы затаили дыхание, трепеща, не разорвет ли его головокружительную неподвижность пламя или удар грома. Люди тем временем открывали консервы, кипятили чай и выкладывали печенье на одеялах вместо столов. Затем достали еще одеял, на которых мы сладко уснули.

На следующий день мы быстро пересекли долину Гадафа, пока не оказались на бескрайней глинистой равнине, тянувшейся на семь миль к югу и к востоку от болот старого замка Азрака.

Сегодня его границы были размыты для нас в мираже кляксами стального голубого цвета — ветвями тамариска, высоко поднятыми в воздухе и расплывающимися в знойном мареве. Мне нужны были источники Меджибера, где мы могли незаметно проскользнуть под деревьями, и Роллс заставил свою машину прыгнуть вперед в длинном броске на ощупь. Земля обваливалась под нами, и хвост пыли, как вихрь, махал позади нашего пути.

Наконец тормоза недовольно взвыли, и мы медленно выехали к зарослям молодого тамариска, высокого на кучах песка, принесенного ветром. Мы петляли между ними по твердой почве, пока не кончился тамариск, и тогда начался сырой песок, утыканный близко стоящими колючими кустами. Машины остановились за холмом Аин эль Ассада, под прикрытием этой тростниковой чаши с высокими краями, между живыми стеблями которой капала драгоценная прозрачная вода.

Мы не спеша поднялись на могильный курган над крупными водоемами и увидели, что на водопое пусто. Миражная дымка нависала над открытыми пространствами: но здесь, где на земле были кусты, не могли собираться волны жара, и сильный солнечный свет показывал нам долину такой же кристально чистой, как ее проточная вода, и опустевшей, не считая диких птиц и стад газелей, которых вспугивало урчание наших выхлопных труб, и они опасливо собирались вместе, готовясь скрыться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии