К счастью, я еще раньше выдал существование соглашения Фейсалу и убедил его, что выход для него один — помогать британцам так, чтобы после заключения мира им было совестно с ним расправиться: а если арабы сделают то, что входит в мои намерения, не может быть и речи об односторонней расправе. Я просил его верить не нашим обещаниям, как его отец, но собственным сильным действиям.
Удобным стечением обстоятельств было то, что британский Кабинет охотно раздавал не только правой, но и левой рукой. Они обещали арабам, или скорее — неуполномоченному комитету из семерых простаков в Каире, что арабы сохранят себе территорию, которую отвоюют у Турции в войне. По Сирии циркулировали эти радостные слухи.
Чтобы обнадежить удрученных турок и показать нам, что обещаний можно раздавать столько, сколько имеется сторон, под конец британцы один документ писали для шерифа, другой — для своих союзников, третий — для Арабского комитета, четвертый — для лорда Ротшильда, новейшей власти, народу которого было кое-что уклончиво обещано в Палестине. Старый Нури Шаалан, сморщив свой мудрый нос, пришел ко мне со всей этой кипой бумаг и недоуменно спросил, чему же из всего этого он может поверить? Как и прежде, я бойко ответил: «Последнему по времени», — и чувство чести эмира показало ему весь комизм положения. С тех пор он делал все возможное ради нашего общего дела, и только если не мог выполнить обещания, отвечал мне, что сменилось его последнее по времени намерение!
Однако Джемаль, упрямый и грубый, не оставлял надежды. После поражения Алленби в Сальте он послал к нам эмира Мохаммеда Саида, брата невыносимого Абд эль Кадера. Мохаммед Саид, дегенерат с низким лбом и безобразным ртом, был таким же неуравновешенным, как и его брат, но не таким храбрым. У него был весьма скромный вид, когда он стоял перед Фейсалом и предлагал ему мир с Джемалем.
Фейсал ответил, что тот явился как раз вовремя. Он может пообещать Джемалю, что Арабская армия будет вести себя лояльно, если Турция эвакуирует Амман и отдаст его провинцию правлению арабов. Глупый алжирец, думая, что добился громадного успеха, помчался обратно в Дамаск, где Джемаль за все его труды чуть его не повесил.
Мустафа Кемаль, встревоженный, просил Фейсала не играть Джемалю на руку, обещая, что, когда арабы утвердятся в своей столице, все недовольные в Турции устремятся к ним и используют их территорию в качестве базы для атаки на Энвера и его немецких союзников в Анатолии. Мустафа надеялся, что, поскольку все турецкие войска привязаны к востоку Тауруса, он сможет пойти прямо на Константинополь.
В конце концов, ход событий прервал эти запутанные переговоры, не раскрытые ни Египту, ни Мекке, потому что исход первого признания был разочаровывающим. Я боялся, что британцы будут шокированы этими увеселительными сепаратными делами Фейсала. Но, чтобы быть честными по отношению к арабам, которые сражались, мы не должны были закрывать им все пути к сближению с Турцией. Если европейская война потерпит поражение, это единственный выход: и меня всегда терзал страх, что Великобритания опередит Фейсала и заключит свой сепаратный мир, да не с националистами, а с консервативными турками.
Британское правительство зашло в этом направлении довольно далеко, не поставив в известность своего мелкого союзника. Сведения об осторожных шагах и предложениях (которые были бы роковыми для многих арабов в войсках на нашей стороне) дошли до меня не официально, а частным порядком. И это был не первый, а, наверное, двадцатый раз, когда друзья помогали мне больше, чем наше правительство, и действия, и умолчания которого были для меня одновременно примером, стимулом и молчаливым позволением делать то же самое.
Глава CII
После мирных переговоров мы могли снова приступить к чистой работе. Джойс и я решили еще раз прокатиться на машинах, теперь — в Азрак, чтобы разрушить пути оттуда до Дераа. Поэтому мы выехали в Джефер, чтобы встретить победоносный Верблюжий корпус, который пришел незаметно, в прекрасной форме и в правильном порядке, через сверкающую равнину, прямо перед закатом, офицеры и рядовые, восхищенные своей победой у Мудоввары и свободой от приказов и стеснений, которой они располагали в пустыне. Бакстон сказал, что они способны пойти куда угодно.
Они могли отдохнуть две ночи и пользовались пайком на четыре дня из своих припасов, расположенного, трудами Янга, там, где следует, около палатки Ауды. Таким образом, рано поутру мы с Джойсом сели в наш автомобиль, с находчивым водителем Роллсом, и легко выехали в вади Баир, где у колодцев встал лагерем Алвайн, сородич Ауды, подавленный, молчаливый человек с гладкими щеками: он прятался, чтобы побыть в покое, подальше от Ауды.
Мы остановились всего на несколько минут, чтобы обсудить с ним безопасность людей Бакстона, и затем выехали; дорогу нам указывал молодой и диковатый шерари. Его опыт езды на верблюде не подготовил его к переезду на пятитонной бронемашине; но его знание дороги могло помочь и другим машинам, которые пришли бы позже, сами по себе.