Семь столпов мудрости

Все это он рассказал мне пятого мая — дата, выбранная для приготовления Смутса к продвижению всей армии на север, как прелюдии к падению Дамаска и Алеппо. В первую фазу его приготовлений мы приняли на себя ответственность за Маан, и задержка Алленби приковала нас к этой осаде превосходящих сил. К тому же турки из Аммана, теперь располагая временем, могли вымести нас с Аба эль Лиссана обратно в Акабу. В такой поганой ситуации надо мной нависала обычная для совместных операций привычка проклинать другого партнера. Однако Алленби со всей своей верностью стремился облегчить нам ношу. Он угрожал врагу на широком плацдарме перед мостом через Иордан, якобы собираясь пересечь его в третий раз. Так он удерживал тендер Аммана. Чтобы укрепить нас на нашем плато, он спросил, какое техническое оборудование нам нужно.

Мы воспользовались возможностью попросить повторных воздушных налетов на Хиджазскую железную дорогу. Генерал Сальмонд был вызван и оказался так же щедр на слова и на дела, как и главнокомандующий. Королевский воздушный флот поддерживал нудное, раздражающее давление на Амман с этих пор до самого падения Турции. Слабая активность врага в этот сезон происходила во многом благодаря дезорганизации его железной дороги из-за бомбежек. За чаем Алленби упомянул имперскую верблюжью бригаду в Синае, сожалея, что в создавшейся ситуации он должен расформировать ее и использовать людей как конное подкрепление. Я спросил: «Что вы собираетесь делать с их верблюдами?» Он засмеялся и сказал: «Спросите „К.“»[114]

Я послушно отправился через пыльный сад к генерал-квартирмейстеру, сэру Уолтеру Кэмпбеллу — истому шотландцу — и повторил свой вопрос. Он твердо ответил, что на них уже поставлены клейма дивизионного транспорта для второй из новых индийских дивизий. Я объяснил, что хочу получить две тысячи из них. Его первый ответ был нечленораздельным; вторым он дал мне понять, что я могу хотеть этого, сколько мне угодно. Я начал спорить, но он, казалось, не способен был даже взглянуть на дело с моей стороны. Естественно, прижимистость всегда в природе «К.»

Я вернулся к Алленби и громко заявил перед всем его отрядом, что в распоряжении имеются две тысячи двести верховых верблюдов и тринадцать сотен вьючных. Все они предназначены для перевозки грузов; но, конечно, верховые верблюды всегда останутся верховыми. В штабе присвистнули и сделали умный вид, как будто они тоже сомневались, смогут ли верховые верблюды везти груз. Этот обман под видом профессиональных терминов возымел действие. Каждый британский офицер считал своим долгом разбираться в животных. Поэтому я не был удивлен, когда сэр Уолтер Кэмпбелл был приглашен отужинать с главнокомандующим этим вечером.

Мы сидели справа и слева, и за супом Алленби завел разговор о верблюдах. Сэр Уолтер разразился речью о том, что провидение, рассеяв верблюжью бригаду, послало ему транспорт для усиления …-й дивизии; поистине это Божий дар, ибо верблюдов тщетно разыскивали по всему Востоку. Он переигрывал. У Алленби, читавшего Мильтона, было острое стилистическое чутье; и эта фраза была слабой. Он не заботился об укреплении, этом административном фетише.

Он подмигнул мне: «А вам зачем они нужны?» Я горячо ответил: «Чтобы привести тысячу человек в Дераа, когда вам будет угодно». Он улыбнулся и покачал головой, печально обращаясь к сэру Уолтеру Кэмпбеллу: «„К.“, вы проиграли». Это был царский дар, безмерно щедрый дар: неограниченная подвижность. Теперь арабы могли выиграть свою войну, когда бы и где бы они захотели.

На следующее утро я отбыл, чтобы присоединиться к Фейсалу в его орлином гнезде у прохладного Аба эль Лиссана. Мы обсуждали историю, племена, миграции, чувства, весенние дожди, пастбища. Под конец я заметил, что Алленби отдал нам две тысячи верблюдов. Фейсал затаил дыхание и схватил меня за колено, спросив: «Как?» Я рассказал ему всю историю. Он вскочил и поцеловал меня; затем громко хлопнул в ладоши. Черная тень Хеджриса возникла у двери палатки. «Скорей, — крикнул Фейсал, — позови всех». Хеджрис спросил, кого именно. «Ну, Фахада, Абдуллу эль Феира, Ауду, Мотлога, Заала…» «А Мирзука — нет?» — мягко осведомился Хеджрис. Фейсал закричал на него, называя дураком, и черная тень скрылась; а я сказал: «Конец уже близок. Скоро ты сможешь отпустить меня». Он стал возражать, говоря, что я должен оставаться с ними всегда, не только до Дамаска, как я пообещал в Ум-Ледже. Я — тот, кто так хотел уйти прочь.

У двери раздалось шарканье ног и затихло, пока вожди придавали своим лицам важный вид и поправляли головные платки, прежде чем войти. Один за другим они садились, застывая на ковриках, и каждый с беззаботностью спрашивал: «Ради Бога, все хорошо?» Каждому Фейсал отвечал: «Слава Богу!» — и они удивленно глядели в его радостные глаза.