Семь столпов мудрости

Наше довоенное знакомство было втайне возобновлено год назад, когда трое из нас пробрались после заката в их богатые родовые палатки под Зизой. Фаваз, старший над кланом фаиз, был знатным арабом из комитета дамасской группы, сделав себе имя в партии независимости. Он принял меня с прямыми речами и гостеприимно, хорошо накормил и принес нам после беседы самые богатые из своих одеял.

Я проспал час или два, когда озабоченный голос зашептал мне в ухо, сквозь пропахшую дымом бороду. Это был Наваф, брат Фаваза, сообщивший, что, притворившись нашим другом, тот послал всадников в Зизу, и скоро здесь будут войска. Нас явно поймали в ловушку. Мои арабы сели на своих местах, готовясь сражаться, как звери, загнанные в угол, и, по меньшей мере, убить кого-нибудь из врагов, прежде чем умрут сами. Такая позиция мне не нравилась. Когда дело доходило до физической схватки, голыми руками, я был пас. Во мне восставала неприязнь к любому прикосновению, большая, чем страх смерти и поражения: возможно, это был след одной подобной схватки в годы юности, вселившей в меня стойкий страх перед физическим контактом: а может быть, я так почитал свой дух и презирал свое тело, что не хотел быть обязанным второму сохранением первого.

Я шепотом спросил совета у Навафа. Он отполз через занавеску; мы последовали за ним, волоча мои немногочисленные вещи в легких седельных мешках. За следующей палаткой, его собственной, стояли на коленях взнузданные верблюды. Мы осторожно взобрались в седло. Наваф вывел свою кобылу и повел нас, с заряженной винтовкой на бедре, к железной дороге, а за ней — в пустыню. Там он направил нас по звездам к нашей предполагаемой цели, на Баир. Через несколько дней шейх Фаваз был мертв.

Глава XCVII

Я объяснил Фейсалу, что, когда Насир взорвал рельсы, это позволит нам выдержать еще месяц, и после того, как турки отделаются от него, истечет третий месяц с тех пор, как они пытаются атаковать нас в Аба эль Лиссан. К тому времени наши новые верблюды будут готовы к нашему собственному наступлению. Я предложил попросить его отца, короля Хуссейна, переместить в Акабу регулярные части, которые сейчас с Али и Абдуллой. Это подкрепление увеличит наши силы до десяти тысяч человек в форме.

Мы разделим их на три части. Неподвижная часть утвердится с постоянным отрядом, чтобы поддерживать спокойствие в Маане. Тысяча людей, на наших новых верблюдах, атакует сектор Дераа-Дамаск. Остальные составят второй экспедиционный отряд, в две-три тысячи пехотинцев, чтобы двинуться по местности бени-сахр и соединиться с Алленби в Иерихоне. Верховой рейд на длинную дистанцию, после которого будет взят Дераа или Дамаск, принудит турок отвлечь из Палестины дивизию, или даже две, чтобы восстановить свои коммуникации. Ослабив противников таким образом, мы дадим Алленби возможность атаковать их линию, по крайней мере до Наблюса. Падение Наблюса перережет прибрежные коммуникации, дающие туркам силу в Маабе; и они будут вынуждены отступить к Амману, оставляя нам спокойное обладание долиной Иордана. Практически я предполагал, что мы используем арабов Хаурана, чтобы достичь Иерихона, на полпути к нашей цели — Дамаску. Фейсал принял это предложение и отдал отцу письмо, в котором советовал так поступить. К несчастью, старик сейчас был мало склонен прислушиваться к его советам, из черной зависти к своему сыну, у которого дела шли слишком хорошо, включая несоразмерную помощь от британцев. Что касается дел с королем, я положился на совместные действия Уингейта и Алленби, его кассиров. Я решил отправиться в Египет лично, чтобы получить с них письма в достаточно твердом тоне. В Каире Доуни согласился и на перемещение южных регулярных частей, и на независимое наступление. Мы пришли к Уингейту, обсудили идею и убедили его, что она хороша. Он написал письмо к королю Хуссейну, настоятельно советуя поддержать Фейсала подкреплением. Под моим давлением он дал королю понять, что продолжение субсидий на войну зависит от того, последует ли он нашему совету; но он отказался от строгости, и письмо было выдержано в вежливых тонах, что было неверным ходом по отношению к упрямому и подозрительному старику из Мекки.

Но попытка была для нас такой многообещающей, что мы отправились к Алленби просить его помощи в деле с королем. В Генеральном штабе в воздухе чувствовались новые веяния. Весь штаб, как обычно, пульсировал энергией и надеждами, но теперь в необычайной степени проявлялись логика и координация действий. Алленби обладал удивительной слепотой в выборе людей, многим обязанной его положительному величию, в свете которого достоинства его подчиненных казались поверхностными; но недовольный этим Четвод снова вмешался, направив Бартоломью, своего собственного начальника штаба, на третье место в иерархии. Бартоломью, воображение которого не было, как у Доуни, сформировано многими чуждыми сторонами, был еще более сложным, еще более отполированным солдатом, более осторожным и сознательным, и казался дружелюбным лидером команды.