Читаем Семь столпов мудрости полностью

Затем последовала передышка для всех других, но работа для Хорнби и для меня, ставшего инженером-ассистентом. Мы спустились к полотну в наших «роллс-ройсах», с двумя тоннами пироксилина; мосты и рельсы взрывались везде, где только нам было угодно. Команды машин прикрывали нас, а иногда сами укрывались под своими машинами, когда куски рельсов летали в дымном воздухе с мелодичными звуками. Один камень в двадцать фунтов весом попал в вершину башенки и причинил безвредную вмятину. В промежутках все снимали на фотоаппараты удачные взрывы. Это было сражение «де люкс» и разрушение «де люкс»; мы, можно сказать, развлекались. После завтрака на ходу мы вышли посмотреть на падение Южного Поста. Он пал в свой час, но не так, как положено. Хазаа и его амран были слишком взвинчены, чтобы трезво атаковать последовательными приступами, как Пик и египтяне. Вместо этого они устроили скачки с препятствиями и погнали верблюдов вверх по холмику над бруствером и траншеями. Уставшие от войны турки забросили свой пост с отвращением.

Затем пришел центральный акт всего дня, атака на станцию. Пик подъехал к ней с севера, побуждая своих людей непрестанным личным примером; с трудом, так как они не рвались к славе. Броуди открыл огонь с обычной своей точностью, пока аэропланы хладнокровно кружили в небе, сбрасывая в траншеи свистящие бомбы. Бронемашины шли вперед с удушливым дымом, и сквозь эту дымку колонна турок, машущих белыми тряпками, с сокрушенным видом поднялась из главной траншеи.

Мы повернули тендеры «роллс»; арабы вскочили на верблюдов; осмелевшие люди Пика бросились бегом, и войско буйно вторглось на станцию. Наша машина была первой, и мне достался станционный колокол, приличная работа из дамасской меди. Следующий получил компостер, другой — печать канцелярии, а ошарашенные турки в это время глазели на нас, начиная негодовать, почему на них мы не обращаем никакого внимания.

Через минуту бедуины с воем приступили к самому дерзкому разграблению в своей истории. Две сотни винтовок, восемьдесят тысяч наборов боеприпасов, множество бомб, полно пищи и одежды было на станции, и каждый крушил и обогащался. Какой-то незадачливый верблюд увеличил суматоху, нарвавшись на одну из множества турецких мин-ловушек во дворе. Взрыв разорвал его в куски и вызвал панику. Подумали, что Броуди снова открыл огонь.

Между тем египетский офицер нашел неповрежденный склад и поставил при нем наряд солдат, потому что у них не хватало провианта. Волки Хазаа, еще не насытившиеся, не признавали права египтян на равную долю. Началась перестрелка: но мы как посредники настояли, чтобы египтяне первыми набрали себе еды, сколько нужно: затем последовала общая свалка, в которой стены склада были опрокинуты.

Пожива в Шахме была так велика, что восемь из каждых десяти арабов удовольствовались этим. Утром людей, оставшихся с нами и с Хазаа для дальнейших операций, можно было сосчитать по пальцам. В программе Доуни следующим пунктом была заявлена станция Рамле; но его приказы были приблизительными, поскольку позиция не была изучена. И вот мы послали Уэйда в бронемашине, вместе со второй машиной для поддержки. Он ехал осмотрительно, с остановками, в мертвой тишине. Наконец, без единого выстрела, он вступил во двор станции, осторожно, опасаясь мин, детонаторами и проводами от которых была покрыта земля.

Станция была закрыта. Он истратил половину патронташа, стреляя в дверь и ставни, и, не дождавшись ответа, выскользнул из машины, обыскал здание и обнаружил, что людей там нет, зато полно соблазнительных товаров, так что Хазаа и те, кто остался ему верен, могли по достоинству оценить свою доблесть. Мы провели весь день, разрушая свободную дорогу на протяжении миль, пока не пришли к выводу, что причинили достаточный вред, чтобы задать работу самому крупному ремонтному отряду на две недели.

Третий день предполагал Мудоввару, но у нас не было особых надежд и не осталось сил. Арабы ушли, люди Пика были не слишком воинственны. Однако Мудоввара могла поддаться панике, как и Рамле, и мы проспали всю ночь у нашего последнего завоевания. Неутомимый Доуни выставил часовых, которые, побуждаемые своим офицером по строевой подготовке, расхаживали взад-вперед у нас над головами, словно перед Букингемским дворцом, пока мы якобы спали; наконец я встал и преподал им урок, как надо нести вахту в условиях пустыни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии