Семь столпов мудрости

Утро застало меня почти ослепленным от снега, но радостным и бодрым. Я искал, чем бы заполнить дни бездействия, прежде чем прибудет еще золото. Наконец я решил лично изучить подступы к Кераку и земли, по которым мы потом будем наступать на Иордан. Я попросил Зейда взять у Мотлога прибывающие двадцать четыре тысячи фунтов и потратить, сколько необходимо, на текущие расходы до моего возвращения.

Зейд рассказал мне, что в Тафиле есть еще один англичанин. Эта новость изумила меня, и я встретился с лейтенантом Киркбрайдом, молодым штабным офицером, который владел арабским языком и был послан Дидсом, чтобы доложить о возможностях разведки на арабском фронте. Это было начало связи, выгодной нам и похвальной для Киркбрайда, молчаливого, выносливого парня, годами мальчишки, но беспощадного в бою; он восемь месяцев общался с арабскими офицерами и был их безмолвным спутником.

Холода прошли, и можно было передвигаться даже на высотах. Мы пересекли вади Хеза и доехали до края долины Иордана, в глубинах которой стоял шум атаки Алленби. Они сказали, что турки еще удерживают Иерихон. Оттуда мы повернули назад в Тафиле, найдя разведку обнадеживающей для нашего будущего. Каждый шаг по нашей дороге навстречу британцам был возможным, и, как правило, легким. Погода была так хороша, что разумно было бы начать сразу же, в надежде быстро закончить.

Зейд выслушал меня холодно. Я увидел рядом с ним Мотлога и ядовито приветствовал его, спросив, какова его доля золота: затем я повторил свою программу дальнейших действий. Заал перебил меня: «Но это потребует больших расходов». «Совсем нет, — ответил я, — наши средства покроют все это с лихвой». Зейд ответил, что у него ничего нет; и, когда я раскрыл рот, пробормотал с заметным стыдом, что потратил все привезенные мной деньги. Я думал, он шутит, но он продолжал: сколько он был должен Диабу, шейху Тафиле: сколько — деревенским жителям: а еще столько-то ховейтат клана джаз: а столько-то бени-сахр.

Для одной обороны такая щедрость была невероятной. Упомянутые народы были элементами вокруг центра Тафиле, люди, кровная вражда которых делала невозможным их использование к северу от вади Хеза. Официально шерифы, когда атаковали, вербовали всех людей в каждом округе на помесячную плату; но было совершенно понятно, что эта плата была фиктивной, что мы платили, только когда призывали их на активную службу. В списках Фейсала в Акабе было больше сорока тысяч, в то время как все его содержание из Англии не оплатило бы и семнадцати тысяч. Плата остальным была номинальным долгом, который часто с него и не спрашивали, но не законной обязанностью. Однако Зейд сказал, что он им заплатил.

Я был ошеломлен, потому что это значило полное крушение моих планов и надежд, провал попытки сдержать слово, данное Алленби. Зейд стоял на своем — все деньги истрачены. Я вышел, чтобы узнать правду от Насира, который лежал в постели с лихорадкой. Он уныло сказал, что все пошло не так — Зейд слишком молод и застенчив, чтобы противостоять своим бесчестным, трусливым советникам.

Всю ночь я обдумывал, что тут можно сделать, но не находил ничего, и, когда пришло утро, передал Зейду, что, если он не вернет деньги, мне придется уйти. Он послал мне в ответ предполагаемый отчет о потраченных суммах. Когда мы собирали вещи, прибыли Джойс и Маршалл. Они приехали из Гувейры, чтобы сделать мне приятный сюрприз. Я рассказал им, как случилось, что я возвращаюсь к Алленби и отдаю свое дальнейшее назначение в его руки. Джойс тщетно взывал к Зейду и пообещал объясниться с Фейсалом.

Он смог бы завершить мои дела и распустить мою охрану. Поэтому я вышел, всего с четырьмя людьми, под вечер того же дня, в Беершебу — самый быстрый путь в британский штаб. Наступающая весна придала непревзойденную красоту первой части пути вдоль края обрыва Арабы, и мое прощальное настроение позволило мне остро заметить эту красоту. Лощины были укрыты деревьями, но рядом с нами, у вершины, их извилистые склоны сверху казались лоскутным одеялом — ближние луга прикасались к отвесным голым разноцветным скалам. Некоторые цвета им придавали минералы, сама поверхность скал, другие были случайными, от тающего снега, падающего с края скалы, или пыльных веток, или свисающих алмазными струнами побегов зеленого папоротника.