Читаем Семь столпов мудрости полностью

Мы двигались снова по прекрасной дороге через роскошную для верблюдов местность, пока в Абу Савана не нашли кремнистую впадину, до краев полную вкусной, чистой дождевой водой, в узком канале, двух футов в глубину и, вероятно, десяти в ширину, но полмили в длину. Это место могло служить точкой отправления для нашего рейда против моста. Чтобы убедиться в безопасности, мы проехали еще несколько ярдов, к вершине каменистого холма, и оттуда узрели внизу отступающий отряд черкесских всадников, которых выслали турки, чтобы доложить, не занял ли кто место у воды. Они опередили нас, к взаимной нашей выгоде, на пять минут.

На следующее утро мы наполнили мехи для воды, поскольку пить было бы нечего отсюда до самого моста; и затем, не торопясь, шагали, пока пустыня не закончилась низменностью в три фута у края чистой равнины, которая простиралась прямо до железнодорожных путей в нескольких милях отсюда. Мы остановились на закате, чтобы иметь возможность пересечь его. Мы планировали тайно проскользнуть там и спрятаться у дальних подножий холмов под Дераа. Весной эти холмы были полны пасущихся овец, поскольку дожди покрывали их низкие склоны свежей травой и цветами. С приходом лета они высыхали и пустели, разве что появлялись на них случайные путники или безвестные скитальцы. Мы могли твердо рассчитывать, что заляжем на день в их складках, и нас не потревожат.

Мы превратили наш привал в лишнюю возможность поесть, так как торопливо съедали все, что могли, как только предоставлялся случай. Это облегчало нашу поклажу и отвлекало от мыслей: но, даже учитывая перерыв на еду, день тянулся долго. Наконец зашло солнце. Равнина дрогнула, когда темнота, что собиралась целый час среди холмов перед нами, медленно разошлась и потопила их. Мы забрались в седло. Два часа спустя, после быстрого перехода по гравию, Фахад и я, ехавшие разведчиками впереди, пришли к рельсам; и без труда нашли каменистое место, где наш караван не оставил бы следов. Турецкие караульные были явно на отдыхе, что значило — Абд эль Кадер еще не принес сюда паники своими новостями.

Мы ехали с другой стороны путей час за часом, и затем погрузились в слабо скалистую низменность, полную сочных растений. Это была Гадир эль Абьяд, рекомендованная Мифлехом для засады. Мы приняли на веру его удивительные слова, что мы в укрытии, и легли среди наших нагруженных животных или рядом с ними, чтобы немного поспать. День покажет, насколько мы укрыты и спрятаны.

Пока рассветало, Фахад подвел меня к краю нашей ямы (около пятнадцати футов высотой), и оттуда мы смотрели прямо через луг, медленно спускающийся к рельсам, которые, казалось, были в пределах выстрела. Это место было близко и потому неудобно, но лучшего места сухур не знали. Нам пришлось простоять там весь день. Каждый раз, когда о чем-то докладывали, люди бежали смотреть, а над низким берегом вырастал неровный частокол голов. Кроме того, пасущиеся верблюды требовали много сторожей, чтобы они, заблудившись, не вышли на видное место. Когда проходил патруль, нам приходилось вести себя очень осторожно, чтобы контролировать животных, поскольку, если бы хоть одно из них взревело или захрапело, это привлекло бы внимание врага. Вчерашний день длился долго: сегодняшний — еще дольше: мы не могли есть, так как нашу воду следовало ревностно беречь, ведь до завтра ее было в обрез. Само сознание этого внушало нам жажду.

Али и я работали над последними приготовлениями к нашей поездке. Мы были прикованы к этому месту до заката; и должны были добраться до Телль эль Шехаба, взорвать мост и отправиться назад, на восток железной дороги, до рассвета. Это означало поездку по меньшей мере на восемьдесят миль за тринадцать часов, в темноте, включая подготовительные подрывные работы. Такое представление было превыше возможностей большинства индийцев. Они не были хорошими всадниками и утомили своих верблюдов в походе из Акабы. Любой араб, щадя свое животное, мог привести его домой в неплохом состоянии после тяжелой работы. Индийцы сделали все, что могли; но дисциплина их кавалерийской тренировки утомила их и животных в наших легких переходах.

Поэтому мы собрали шесть лучших всадников и посадили их на шесть лучших верблюдов с Хассан Шахом, их офицером, великодушнейшим человеком, чтобы вести их. Он решил, что этот маленький отряд лучше всего вооружить лишь одним пулеметом «виккерс». Это было очень серьезным уменьшением нашей наступательной силы. Чем больше я думал, тем меньше шансов, казалось мне, было у этого нашего ярмукского плана.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии