Семь столпов мудрости

Как обычно, мы были в пути до рассвета, хотя перед этим сделали легкий переход; но знойный блеск пустыни стал таким мучительным, что мы порешили провести полдень в каком-нибудь укрытии. Через две мили долина расширилась, и затем мы пришли к низкому, разрушенному утесу на восточном берегу, напротив устья Сейль Рауга. Здесь местность выглядела зеленее, и мы попросили Ауду раздобыть нам дичи. Он послал в одну сторону Заала, а на восток поехал сам, через открытую равнину, простиравшуюся за пределы поля зрения, пока мы свернули к скалам и нашли под их осыпавшимися склонами и срезанными уступами множество тенистых уголков, прохладных, несмотря на солнце, и которые давали отдохнуть нашим непривычным глазам.

Охотники вернулись до полудня, каждый с хорошей газелью. Мы наполнили мехи для воды в Феджре и могли ими воспользоваться, так как рядом была вода Абу Аджадж; итак, в нашем каменном логове был пир — хлеб и мясо. Эти поблажки среди долгих тягот длинных непрерывных переходов были благословением для изнеженных горожан: для меня, для сирийских слуг Зеки и Несиба и в меньшей степени — для самого Несиба. Учтивость Насира как хозяина и врожденный запас доброты побуждали его оказывать нам изысканное внимание, когда позволяла дорога. Его терпеливые уроки во многом позволили мне потом сопровождать кочевых арабов в походе, не нарушая их порядка и скорости.

Мы отдыхали до двух часов дня и достигли нашей остановки, Хабр Аджадж, прямо перед закатом, после скучной поездки по еще более скучной равнине, которой продолжалась вади Феджр на много миль к востоку. Пруд, образованный дождем в этом году, уже зарастал и был соленым, но годился для верблюдов, и люди тоже могли выпить такую воду. Он лежал в мелкой двойной впадине в вади Феджр, течение которой наполнило его на глубину двух футов, на территории двухсот ярдов в ширину. На его северном краю был низкий холмик из песчаника. Мы думали найти ховейтат здесь; но трава была вся ощипана, вода загажена их животными, где бы они ни проходили. Ауда искал их следы, но не мог найти ничего: бури вымели на песке чистые новые волны. Однако, поскольку они пришли сюда их Тубаика, они, должно быть, продолжили путь в Сирхан; и, двинувшись на север, мы должны были найти их.

Следующий день, несмотря на то, что время тянулось бесконечно, был только четырнадцатым днем пути из Веджха; и солнце снова ополчилось на нас в пути. Днем мы наконец оставили вади Феджр и держали путь в Арфаджу в Сирхане, пункт достаточно восточный к северу. Соответственно, мы отклонились вправо, через ровную местность известняка и песка, и увидели отдаленный край Великого Нефуда, знаменитого пояса песчаных дюн, отрезающего Джебель Шаммар от Сирийской пустыни. В числе известных путешественников ее пересекали Палгрейв, Бланты[75] и Гертруда Белл, и я упрашивал Ауду немного срезать путь, позволив нам вступить в пределы Нефуда (и в их число); но он прорычал, что люди ходят в Нефуд только по необходимости, когда совершают набеги, и что сын его отца не ездил еще в набеги на спотыкающемся чесоточном верблюде. Наша задача — живыми добраться до Арфаджи.

Поэтому мы благоразумно шли дальше, по однообразному блистающему песку и еще более трудным полосам «джиаан», отполированной глины, белой и гладкой, как бумага, часто на целые квадратные мили. Эти полосы сияли, как стекло, отражая солнце нам в лицо, и мы ехали, а этот свет падал прямыми стрелами нам на головы, и его отражение поблескивало вверх с земли сквозь наши веки, не служившие нам защитой. Это было не упорное давление, но переменная, текучая боль, она то накапливалась до того, что мы чуть не падали в обморок, то откатывала, создавая на миг обманчивую прохладу и тень, пересекающую сетчатку, словно черной паутинкой; это давало нам мгновение перевести дух и набраться сил для новых страданий, как утопающим, которые пытаются держаться на поверхности.

Мы переговаривались коротко; но к шести часам пришло облегчение, когда мы остановились на ужин и испекли свежего хлеба. Я отдал верблюдице то, что осталось от моей доли, потому что бедное животное устало и оголодало за этот тяжкий поход. Это была племенная верблюдица, подаренная ибн Сауду из Неджда королем Хусейном, а Саудом — Фейсалу; прекрасное животное, суровое, но в горах уверенное и великодушное. Зажиточные арабы ездят исключительно на верблюдицах, поскольку те мягче идут под седлом, чем самцы, более покладисты и производят меньше шума; к тому же они терпеливы и выносят долгие походы, даже когда уже выдохлись, пока не доковыляют до предела своих сил, упадут на пути и умрут; в то время как более упрямые самцы, когда устают, злятся, бросаются на землю и из-за своей злости умирают без надобности.