Читаем Семь столпов мудрости полностью

На рассвете мы сели в седло, чтобы сделать короткую остановку в Дираа, о прудах которого рассказал нам Шарраф. Первые мили шли через благодатный песок и кустарник вади Аиш, а затем мы пересекли платформу простой лавы. Затем была мелкая долина, наполненная колоннами, грибами и башенками из песчаника, даже больше, чем вчера. Это была причудливая местность, где высились каменные кегли от десяти до шестидесяти футов в высоту. По песчаным тропам между ними мог пройти только один всадник, и наша длинная колонна вслепую петляла вокруг, и вряд ли дюжина из нас могли смотреть с одной точки одновременно. Эти каменные завалы были, наверное, шириной в треть мили и тянулись, как красные заросли, вправо и влево от нашей дороги.

За его пределами тропа над черными выступами изломанного камня вела нас на плато, где валялись небольшие черно-синие осколки базальта. Через некоторое время мы вступили в вади Дираа и шагали по ее руслу час или больше, то по разбросанным серым камням, то по песчаному дну между низкими губами скал. Опустошенный лагерь с разбросанными вокруг банками из-под сардин был приметой, что здесь прошли Ньюкомб и Хорнби. Сзади располагались прозрачные пруды, и мы остановились там до полудня, ведь мы были рядом с железной дорогой и должны были наполнить водой наши желудки и наши немногочисленные меха, готовясь к долгому броску на Феджр.

На привале Ауда пришел посмотреть, как Фаррадж и Дауд смазывают моего верблюда маслом, чтобы облегчить нестерпимый зуд от чесотки, которая недавно высыпала у него на морде. Сухие пастбища местности билли и зараженные земли Веджха сыграли дурную шутку с нашими животными. Во всем заводе верховых верблюдов Фейсала не было ни одного здорового; в нашей маленькой экспедиции каждый верблюд слабел с каждым днем. Насир сильно беспокоился, как бы многие не пали под нами на форсированном марше, оставив своих всадников посреди пустыни.

У нас не было лекарств от чесотки, и мы немного могли сделать, несмотря на необходимость. Однако после смягчения и смазывания мое животное чувствовало себя лучше, и мы повторяли это так часто, как только Фарраджу и Дауду удавалось найти масло в нашем отряде. Эти двое мальчишек доставляли мне большую радость. Они были смелее и бодрее, чем обычно бывают арабские слуги. Как только прошли их раны, они выказали себя деятельными, хорошими наездниками, охочими до работы. Мне нравилось их вольное обращение со мной и восхищало их инстинктивное взаимопонимание, противостоящее тяготам мира.

<p>Глава XLII</p>

К четверти четвертого мы были в седле, спускаясь по вади Дираа к крутым и высоким волнам поднимающегося песка, иногда с вершинами, выступающими на жестких красных скалах. Через некоторое время трое-четверо из нас, опередив основную часть, вскарабкались на четвереньках на песчаную вершину, чтобы разглядеть железную дорогу. Видно было плохо, и эта нагрузка превышала наши возможности, но мы были немедленно вознаграждены, так как рельсы казались тихими и заброшенными, на зеленой равнине в устье глубокой долины, по которой остальная компания осторожно шла с оружием наготове.

Мы посмотрели, нет ли людей на дне узкой песчаной впадины, когда изучали рельсы. Все было, действительно, мирным и пустынным, вплоть до покинутого блокгауза, стоящего среди буйных трав и сорняков, как на заплате, между нами и рельсами. Мы подбежали к краю скалы, спрыгнули в мелкий сухой песок и покатились по великолепному спуску, резко остановившись, не избежав при этом ушибов, только на уровне земли, у колонны. Мы сели в седло и поторопили верблюдов на пастбище, оставили их там, сбежали к рельсам и покричали остальных.

Этот беззаботный переход был для нас благословением, так как Шарраф серьезно предупредил нас о вражеских патрулях пехоты на мулах и верблюжьего корпуса, подкрепленных постами пехоты в траншеях и на вагонетках с пулеметами. Наших верховых верблюдов мы загнали в траву, чтобы несколько минут попасти, а вьючные верблюды шли через долину, железную дорогу и дальнюю равнину, пока не укрылись в песке и скалах устья позади рельсов. Тем временем аджейли развлекали нас, закладывая пироксилин и заряды гремучего студня под рельсы там, где мы переходили — насколько позволяло время. Когда наших чавкающих верблюдов увлекли в безопасное место на дальней стороне рельсов, мы начали в правильном порядке зажигать запалы, наполняя пустую долину эхом повторяющихся взрывов.

Ауда прежде не знал динамита, и с удовольствием ребенка, впервые попробовавшего что-то новое, выдал нам торопливые стихи о его славной мощи. Мы перерезали три телеграфных провода и привязали свободные концы к седлам шести верховых верблюдов ховейтат. Удивленные животные с трудом двинулись в восточные долины, таща за собой все растущую ношу гремящей, перепутанной проволоки и столбов, которые вырывало за земли, и они валились позади. Наконец верблюды больше не могли двигаться. Тогда мы отпустили их на волю и поехали, смеясь, за караваном.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии