Читаем Семь столпов мудрости полностью

Ночью некоторые из верблюдов заблудились, и нашим людям пришлось искать их так долго, что было почти восемь, когда мы испекли хлеб и поели, и только потом выехали. Наш путь лежал через еще одно поле лавы, но было утро, мы набрались сил, и камни, казалось, попадались реже, и твердые участки песка часто хоронили их под собой, укрывая так гладко, что идти по нему было легко, как по теннисному корту. Мы ехали быстро шесть-семь миль, и затем свернули на западную сторону низкого шлакового кратера через темный, каменистый водораздел, отделявший Джизиль от бассейна, по которому проходили рельсы. Эти крупные водные системы здесь, в своем разливе, были мелкими песчаными руслами, включая желтые линии через сине-черную равнину. С высоты мы видели землю, открытую, с разноцветными равнинами на протяжении миль, похожую на карту.

Мы упорно шли до полудня, и затем до трех часов просидели на голой земле; нелегкий привал, сделанный по необходимости — из-за страха, что удрученные животные, так давно не знавшие иных путей, кроме песчаных дорог прибрежной равнины, могут исцарапать свои нежные ноги о камни, раскаленные солнцем, и захромают в пути. Затем мы сели в седло, дорога стала труднее, и мы были вынуждены постоянно обходить крупные поля с грудами базальта или глубокие желтые водоразделы, которые врезались в корку мягких камней внизу. Через некоторое время красный песчаник снова выходил на поверхность причудливыми колоннами, из которых более твердые слои выступали, как нож, за мягкой осыпающейся скалой. Наконец эти руины песчаника стали попадаться чаще, как вчера, и стояли группами у нашей дороги, одинаковые, в шахматном порядке, на ярды света и тени. Вновь мы подивились, с какой уверенностью вел Ауда наш маленький отряд через запутанные скалы.

Мы прошли их и снова вступили в вулканическую местность. Маленькие прыщеватые кратеры стояли по сторонам, часто по два-три вместе, и хребты из высокого разбитого базальта вели от них беспорядочными тропками через пустынные гребни; но эти кратеры выглядели старыми, а не острыми и хорошо сохранившимися, как в Рас Гара около вади Аис, но изношенными, и опускались, иногда почти до уровня поверхности, у крупного залива, разломанные в центральной впадине. Базальт, выходивший из них, был грубым, шаровидным, как сирийский долерит. Ветры, несущие песок, отполировали его внешние поверхности до разъеденной гладкости апельсиновой корки, и солнечный свет преображал его синеву в безнадежную серость.

Между кратерами базальт был разбросан маленькими тетраэдрами, со стертыми и закругленными углами, камень к камню, как мозаика, в русле розово-желтой глины. Дороги, протоптанные по таким ровным поверхностям постоянным движением верблюдов, были очень четкими, поскольку неуклюжие шаги верблюдов сталкивали плиты к краям тропы, и тонкая грязь в сырую погоду заполняла их, бледная на синем фоне. Менее утрамбованные дороги сотнями лет были узкими лестницами через каменные поля, и каждый конский след был наполнен чистой желтой глиной, а между двумя следами оставались перегородки из сине-серого камня. После пространств такой каменной кладки было поле угольно-черного пепельного базальта, твердого, как цемент, в обожженной солнцем глине, а затем — долина мягкого черного песка, где было больше скал из выветрившегося песчаника, которые поднимались из черноты, или из волн занесенных ветром красных и желтых зерен, последствий их же разрушения.

Ничто в этом походе не внушало уверенности. Мы чувствовали себя в зловещей местности, непригодной для жизни, враждебной даже той жизни, что проходила мимо, по тем редким дорогам, которые время проложило по ее поверхности. Мы невольно выстраивали в одну колонну усталых верблюдов, нерешительно идущих через валуны шаг за шагом, час за часом. Наконец Ауда показал на гребень больших изогнутых скал впереди, высотой в пятьдесят футов, лежащих по порядку один на другом, как будто скорчившись и сморщившись в тени. Это была граница лавы; и мы с ним поехали вместе, и увидели впереди открытую покатую равнину (вади Аиш) с прекрасным кустарником и золотистым песком, с зелеными кустами, разбросанными там и сям. В отверстиях, которые кто-то выкопал после грозы трехнедельной давности, задерживалась вода, совсем немного. Мы разбили лагерь поблизости и отпустили наших разгруженных верблюдов попастись до вечера как следует, в первый раз после Абу Рага.

Когда они разбрелись по земле, на горизонте с востока показались верховые, направляясь к воде. Они прибыли слишком неожиданно, чтобы ждать от них добра, и стреляли в наших пастухов, но остальные из нас сразу побежали по расколотым рифам и буграм, с выстрелами или криками. Услышав, как нас много, они отступили так быстро, как позволяли их верблюды; и с гребня на закате мы увидели, что их всего дюжина, и они убегали к рельсам. Мы были рады, что они так старательно нас избегают. Ауда считал, что это был патруль из Шаммара.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии

Все жанры