Семь столпов мудрости

Я жаждал убраться из этого расслабляющего лагеря снова на север. Абдулла позволил бы мне делать все, что я хочу, но ничего не делал бы со своей стороны, в то время как для меня главной ценностью в восстании арабов было именно то, что арабы пытаются делать без нашей помощи. Фейсал был тружеником-энтузиастом, которым владела одна мысль — заставить свой древний народ оправдать свою славу, завоевав свободу собственными руками. Его заместители — Насир, или Шарраф, или Али ибн эль Хуссейн — поддерживали его планы умом и сердцем, так что моей ролью был только синтез. Я соединял эти разбросанные вспышки молний в ровное пламя, превращал серии не связанных между собой инцидентов в сознательную операцию.

Мы выехали утром десятого апреля, после любезного прощания с Абдуллой. Со мной были снова трое моих аджейлей и Арслан, малорослый коренастый сириец, очень сведущий в арабском платье, в забавных манерах и внешнем виде всех бедуинов. Он ехал неуклюже и всю дорогу претерпевал трудности из-за тяжелого шага своих верблюдов, но он спасал свое самоуважение, заявляя, что никто во всем Дамаске, если он приличный человек, не сядет на верблюда, и обнаруживал свое чувство юмора, уверяя, что никто во всей Аравии, если он не из Дамаска, не сядет на такого скверного верблюда, как у него. Мохаммед эль Кади был нашим проводником, вместе с шестью джухейнами.

Мы вошли в вади Тлейх, как только выехали, но свернули в правую сторону, избегая лавы. Мы не взяли пищи, поэтому останавливались в нескольких палатках отведать у гостеприимных хозяев риса и молока. Эта весна в горах была порой изобилия для арабов, в их палатках было полно овечьего, козьего и верблюжьего молока, все хорошо питались и хорошо выглядели. После этого, когда мы ехали, погода напоминала английский летний день — пять часов по узкой, вымытой потоком долине, вади Осман, которая поворачивала и извивалась между гор, но была легкой дорогой. Последний отрезок марша мы прошли в темноте, и, когда остановились, не хватало Арслана. Мы стреляли и зажигали огни, надеясь, что он набредет на нас, но до рассвета от него не было никакого знака, и джухейна бегали вперед-назад в слабой надежде найти его. Однако он был всего лишь в миле позади, где скоро уснул под деревом.

Спустя недолгий час мы остановились в палатках жены Дахиль-Алла на ужин. Мохаммед принял ванну, переплел заново свои роскошные волосы и сменил одежды на чистые. С едой возились долго, и незадолго до полуночи наконец внесли огромный котел риса с шафраном, с разбросанными вокруг кусками ягненка. Мохаммед, который чувствовал своим долгом оказывать в мою честь утонченные услуги, остановил главное блюдо и взял оттуда полный котелок для себя и для меня. Затем он махнул остальному лагерю, чтобы приступили к общей трапезе. Мать Мохаммеда помнила себя достаточно долго, чтобы испытывать ко мне любопытство. Она расспрашивала меня о женщинах племени христиан и их образе жизни, дивясь моей белой коже и жутким голубым глазам, они, по ее словам, напоминали глазницы пустого черепа, сквозь которые просвечивает небо.

Вади Осман сегодня была менее прихотливой в течении и расширялась медленно. После двух с половиной часов она внезапно завернула направо через провал, и мы оказались в Хамде, узкой, окруженной скалами горловине. Как обычно, края русла в твердом песке были голыми, а середина щетинилась деревьями хамдских асла, в серых, соленых, выпуклых струпьях. Перед нами были пруды пресной воды, самый большой из них — около трехсот футов в длину и неожиданно глубокий. Мохаммед сказал, что вода в них остается до конца года, но скоро становится соленой и бесполезной.

Напившись, мы искупались и нашли там полным-полно серебряных рыбешек, прожорливых и похожих на сардин. После купания мы тянули время, продлевая удовольствие для наших тел; и в темноте снова сели в седло, и ехали шесть миль, пока нас не стало клонить в сон. Тогда мы свернули повыше, чтобы разбить на ночь лагерь. Вади Хамд отличалась от других пустынных долин Хиджаза прохладным воздухом. Это было, конечно, особенно заметно ночью, когда белый туман, покрывая долину, как глазурью, соляными испарениями, поднялся на несколько футов вверх и стоял над ней без движения. Но даже днем, при солнечном свете, в Хамде было сыро, влажно и неестественно.

Следующим утром мы выехали рано и прошли большие пруды в долине; но лишь немногие годились для питья, остальные стали зелеными и солоноватыми, в них плавали маленькие белые рыбки, дохлые и почти засоленные. Затем мы пересекли русло и сделали бросок на север через равнину Уджила, где Росс, наш полковник авиации из Веджха, в последнее время расположил аэродром. Арабские охранники сидели там при бензине, и мы позавтракали с ними, а затем поехали по вади Метар к тенистому дереву, где проспали четыре часа.