В 1973 году работы Крюгер были отобраны на престижную биеннале в Музее Уитни, и это дало решающий толчок ее карьере. В ранних работах она дополняла различными высказываниями собственные фотографии, но вскоре начала заимствовать готовые изображения из прессы и накладывать на них текст, внешне напоминающий рекламные слоганы. Постепенно спектр техник и контекстов в творчестве Крюгер расширяется: в настоящее время она делает фотографии, плакаты, вывески из неоновых ламп, ковры и инсталляции, размещает свои работы на билбордах, автобусах, футболках, кружках и в универмагах, а также курирует выставочные проекты и пишет тексты об искусстве.
Как женщина, вступившая в активную фазу жизни в середине 1960-х годов, Крюгер испытала значительное влияние феминизма. В своем творчестве она ставит под сомнение всевозможные статус-кво, выявляя за «реалиями» ложные убеждения, навязываемые правящей фаллократической элитой и распространяемые в виде образов. С точки зрения феминизма на протяжении всей известной истории человечества женщины считались «другими» и относились к низшей категории людей: в них видели ущербную версию «естественного» и «нормального» человека – мужчины – и потому вынуждали их изображать или копировать так называемую норму, придуманную мужчинами. Отсюда – подчеркиваемая в феминизме разница между полом и гендером: пол определяется биологическим отличием, а гендер – социальным, навязанным мужчинами, то есть продиктованным не безусловной биологической детерминацией, а в лучшем случае традицией. Как сказала бы Симона де Бовуар, женщиной не рождаются, а становятся под влиянием общества: гендерное различие является продуктом языка, то есть знаковой системы, а не анатомии.
Исторический ключ
В обществе, всё более подверженном влиянию коммерческих средств массовой информации и контролю со стороны глобальных корпораций, художникам пришлось столкнуться с тем, что искусство в значительной своей части вошло в состав посреднических систем, занятых поддержанием текущего соотношения сил. Под подозрение попало не только музейное, но и современное искусство, демонстрирующее недостаточно критическое отношение к власти или недостаточное понимание сотрудничества искусства с интересами власти. Несовместимой с критическим отношением к обществу была признана, в частности, ставка абстрактной живописи на суть, выявляемую во всей своей непосредственности, реальности и чистоте путем духовной трансценденции, самовыражения и творения эстетических форм. Само понятие эстетики оказалось подвергнуто сомнению и в конечном счете отброшено как безнадежно скомпрометированное содействием репрессивной системе. На первый план вышла принципиально антиэстетическая, концептуально ориентированная практика, во многом основанная на опыте Марселя Дюшана (см. ранее) и сомкнувшаяся теперь с политикой идентичности: в фокус внимания художников попали социальные и политические импликации художественных идей, проблемы пола, гендера, расы и идеологии. Культура стала рассматриваться как сложное переплетение социальных «текстов».
Одно из центральных положений постмодернистской теории, особенно важное для Крюгер, сводится к тому, что восприятие не является ни естественным, ни объективным, так как оно всегда социально детерминировано и, следовательно, вовлечено в механизм контроля. Ценности и идентичности – это не устойчивые и объективные истины или сущности, а культурные конструкты, и это значит, что суждения вкуса неразрывно связаны с социальным положением человека, его гендерной и этнической принадлежностью. Даже представление человека о своем «я» оказывается порождено системами власти, которые преподносят себя в качестве естественных или дарованных свыше. «Я», заявили постмодернисты, есть не что иное, как дискурс – продукт языка, а не что-то естественное или абсолютное. Представление о нем формируется «режимами истины», то есть, в понимании философа Мишеля Фуко, дискурсами и знаниями, призванными легитимировать выходящую далеко за рамки политики власть – пронизывающую всё общество систему поддержки социальной дисциплины и конформизма[62].