Семь камней

Он не остановится перед убийством Пардлоу, если сможет это сделать без риска для себя. Минни была уверена в этом. Впрочем, отец всегда был большим прагматиком и мог просто запросить сатисфакцию финансового характера в качестве компенсации за то, что его дочь потеряла девственность. В конце концов, это был пользующийся спросом товар.

Либо – в худшем из худших вариантов – он попробует заставить герцога Пардлоу жениться на ней.

Именно этого он и хотел: найти для нее в мужья богатого англичанина, желательно с положением в обществе.

– Только через мой труп! – громко заявила она, и проходивший мимо матрос странно посмотрел на нее.

Она репетировала свои аргументы, когда ехала домой. Как она скажет об этом отцу – что она не скажет ему – и что, возможно, скажет-подумает-сделает он… Она приготовила речь – четкую, спокойную, твердую. Она приготовилась, что он будет кричать, упрекать ее, что он лишит ее наследства, выставит за дверь. И она совершенно не была готова к тому, что отец, увидев ее на пороге лавки, глотнул воздух и разрыдался.

Пораженная, она через секунду молча бросилась в его объятья.

– У тебя все в порядке? – Он отстранился на вытянутые руки, чтобы посмотреть на нее, и вытер рукавом свое мокрое, встревоженное лицо с седой щетиной. – Этот негодяй причинил тебе боль?

Она не знала, что ей сказать – «Какой негодяй?» или «О чем ты говоришь?» – и вместо этого неопределенно протянула «Нет…».

Он отпустил ее, шагнул назад, достал из кармана платок и протянул ей. Она с опозданием поняла, что шмыгала носом и что в ее собственных глазах стояли слезы.

– Прости, – пролепетала она, забыв все свои аргументы. – Я не хотела… не хотела… – «Но ты хотела, – напомнило ей сердце. – Неправда». Она сглотнула слезы и сказала вместо этого: – Я не хотела причинить тебе боль, папа.

Она не говорила ему этого уже давно, несколько лет, и он всхлипнул и задохнулся, словно его ударили под дых.

– Это ты меня прости, девочка моя, – возразил он дрожащим голосом. – Я отправил тебя одну. Не надо было… Я так и знал… Господи, я убью его! – Кровь прилила к его бледным щекам, и он стукнул кулаком по прилавку.

– Нет, не надо, – испугалась она. – Я виновата во всем. Я… – А что я?

Он схватил ее за плечи и потряс, хоть и слегка.

– Никогда так не говори. Что бы ни случилось, твоей вины тут нет. – Его руки соскользнули с ее плеч, он дышал так, словно долго бежал. – Я… я… – Он замолчал и провел по лицу дрожащей рукой, закрыв глаза.

Дважды глубоко вздохнув, он открыл глаза и сказал почти спокойно:

– Присядь и отдохни, ma chére. Я приготовлю нам чай.

Минни кивнула и пошла за ним, оставив сумку там, где она выпала из ее рук. Темная комната показалась ей одновременно до боли знакомой и совсем чужой, словно она не видела ее много лет, а не несколько месяцев. В ней появился какой-то запах, и Минни стало не по себе.

Она села и положила руки на деревянную крышку старинного стола. У нее кружилась голова, и когда она сделала глубокий вдох, чтобы остановить это, вернулось ощущение морской болезни. В ее животе смешались в грязный ком запах пыли и старого шелка, заваренного чая и нервного пота многих посетителей.

– Как… как ты узнал об этом? – спросила она у отца, пытаясь отвлечься от ощущения липкого предчувствия.

Отец стоял к ней спиной и отрезал полоску от плитки чая, потом положил его в щербатый китайский чайник с голубыми пионами.

– А ты как думаешь? – спросил он ровным голосом, не оборачиваясь, и она внезапно подумала о пауках, тысячах глаз, которые неподвижно висят, смотрят…

– Pardonnez-moi, – воскликнула она и, встав на ноги, заковыляла в коридор, открыла входную дверь и извергла из себя содержимое желудка на булыжную мостовую.

Она стояла возле дома около четверти часа, подставив лицо холодному воздуху, до нее доносились звуки города, уличный шум – слабое эхо нормальной жизни. Потом загудел колокол часовни Сен-Шапель, к нему присоединились другие. Отдаленный бонг собора Парижской Богоматери сообщил Парижу своим бронзовым басом, что настало три часа дня.

«Скоро наступит время для нона, – говорила ее тетка. – Услышав колокола, она не будет ничего делать, пока не закончит молитвы, а после этого она часто замолкает.

– Нона?

– Да, это служба девятого часа, – ответила миссис Симпсон, распахивая дверь. – Поторопись, если хочешь, чтобы она поговорила с тобой».

Минни вытерла губы подолом юбки и вошла в лавку. Отец уже приготовил чай, ее ждала налитая чашка. Она взяла ее, глотнула дымящийся напиток, прополоскала рот и выплюнула его в фикус.

– Я видела мою мать, – выпалила она.

Он вытаращил на нее глаза с таким ужасом, что, казалось, перестал дышать. После долгого молчания он разжал кулаки и положил руки на стол, одна на другую.

– Где? – очень спокойно спросил он, не отрывая глаз от ее лица.