Семь камней

Он ушел, а ее опьяненные чувства начали пробуждаться. Она слышала музыку, смех, голоса. Чувствовала сильный запах горячего пунша и вина. Она ничего не пила, кроме того первого бокала шампанского, но теперь показалась себе ужасно пьяной. Она медленно разжала и сжала пальцы, до сих пор ощущая прикосновение его руки, твердой и холодной.

Тут он появился снова, и это было как удар в грудь. Он принес ее накидку, помог одеться и, словно продолжая свои хлопоты, обнял ее и страстно поцеловал. Отпустил, отдышался и проделал это снова.

– Ты… – начала она, но тут же замолкла, не зная, что сказать.

– Я знаю, – ответил он, словно и вправду знал, и, поддерживая ее под локоть, повел куда-то на холодный воздух, под дождь – но она больше не замечала ничего вокруг. Потом он посадил ее в элегантный кэб.

– Где ты живешь? – спросил он почти нормальным голосом.

– В Саутворке, – ответила она. Привычный инстинкт не позволил ей сообщить ее настоящий адрес. – Бертрам-стрит, двадцать два, – добавила она, сочиняя на ходу.

Хэл кивнул. Его лицо в ночном мраке казалось белым, а глаза темными. Он вздохнул, и Минни увидела его шею, мокрую от дождя и блестевшую при свете фонарей. Он не надел ни шейного платка, ни камзола, и был в рубашке с расстегнутым воротом и в красном мундире.

Он взял ее за руку.

– Я заеду к тебе завтра, – сказал он. – Посмотрю, как ты себя чувствуешь.

Она не ответила. Он повернул ее руку и поцеловал ладонь. Потом дверца захлопнулась, и кэб затрясся по мокрым булыжникам. Минни ехала, крепко сжав руку и бережно храня в ней теплое дыхание Хэла.

У нее путались мысли. Между ногами все горело. Влага просачивалась в ее панталоны, слегка липкая – это была кровь. В голове плавала отцовская фраза: «Англичане редкостные зануды, когда речь идет о девственности».

16 Sic transit [64]

Скрыться было нетрудно. Братья О’Хиггинсы, по их заверениям, были мастерами этого дела.

– Предоставьте это нам, милочка, – заявил Рейф, взяв у нее кошель. – Для лондонца мир за пределами его улицы – это дикие края. Вам нужно всего лишь держаться подальше от тех мест, где вас привыкли видеть.

Большого выбора у нее не было. Она не собиралась бывать там, где могла встретить герцога Пардлоу, либо его друга Кворри, либо Эдуарда Твелвтриса. Но перед возвращением в Париж ей все-таки надо было заниматься делами – покупать и продавать книги, отправлять и получать ящики с книгами, – а еще выполнить кое-что из ее собственных дел.

Поэтому Минни заплатила леди Бафорд и объявила о своем возвращении во Францию, а сама жила месяц в Парсонс-Грин с тетей Симпсон и ее семьей. Она позволила О’Хиггинсам выполнять самые прямолинейные поручения и – с некоторой неохотой – поручила более деликатные покупки миссис Симпсон и ее кузену Йошуа. Двое-трое клиентов отказались встречаться с кем-либо, кроме нее, и, несмотря на немалое искушение, она просто не ответила им, так как риск тоже был слишком велик.

Однажды она ездила с тетей Симпсон на ферму, чтобы попрощаться с матерью. Она не могла пересилить себя и зайти в комнату сестры Эммануэль. Только прижалась лбом к холодной деревянной двери и тихо поплакала.

Но теперь все дела остались позади. Она стояла одна под дождем на палубе судна «Сандерболт», прыгавшего словно пробка на волнах пролива. Стояла и думала об отце.

Она поклялась себе, что ни за что не скажет отцу, кто это был.

Он знал, кто такой Пардлоу, откуда его род и какая хрупкая связь с респектабельностью у его семьи в настоящий момент. И что Пардлоу в результате уязвим к шантажу.

Возможно, не к откровенному шантажу… во всяком случае, ей не хотелось верить, что отец свяжется с этим. Он всегда учил ее избегать подобных вещей. Не по моральным мотивам – у ее отца были принципы, а не мораль, – а чисто по прагматическим причинам, поскольку это было опасно.

«Большинство шантажистов – любители, – сказал он ей, дав для обучения прочесть маленькую пачку писем – переписку между шантажистом и его жертвой, написанную в конце XV века. – Они не знают, что прилично требовать, а что нет, и не умеют выходить из игры, если даже и хотят. Вскоре жертва это понимает, и тогда… часто все заканчивается смертью. Одного либо другого.

В этом случае, – он кивнул на ветхие, в пятнах, листки, которые держал в руке, – погибли оба. Женщина-жертва пригласила своего шантажиста к себе на обед и отравила его. Но она выбрала неправильный яд, который не убил его сразу. Шантажист понял, что она сделала, и задушил ее во время десерта».

Нет, отец, скорее всего, не станет шантажировать Пардлоу.

В то же время она, конечно, была достаточно разумной и понимала, что письма и документы, которыми располагал отец, очень часто попадали потом в руки людей, намеревавшихся использовать их для шантажа. Она подумала об Эдуарде Твелвтрисе, и ей стало холодно, но только не от ледяного ветра, дувшего на просторах Ла-Манша.

Если ее отец поймет, что это Пардлоу обесчестил его дочь… Что он тогда сделает?