Массивный сервант в ее гостиной был набит с одного края книгами, а с другого края тоже книгами, но обернутыми в мягкую ткань, потом в слой войлока из овечьей шерсти, а сверху в промасленный шелк и перевязанными просмоленной бечевкой. Груды упаковочного материала лежали на обеденном столе, а под столом были приготовлены несколько больших деревянных ящиков.
Она не доверяла никому упаковывать книги для перевозки в Париж и поэтому вспотела и пропылилась, несмотря на свежий ветерок из окна. К удивлению всех лондонцев, с которыми она говорила, в конце июня хорошая погода держалась уже целую неделю.
«La Vida de la Alma». Близко к латыни, и переводится как «Жизнь Души». Книга была в мягком переплете из тонкой темно-красной кожи, потрепанная за годы – целую жизнь? – чтения, с рельефным узором из крошечных раковин гребешка, каждая с золотой каемкой. Минни осторожно дотронулась до одной, испытывая необыкновенный покой. Книги всегда могут что-то сказать помимо написанных в них слов, но редко находится книга с таким сильным характером.
Она бережно открыла ее. Внутри бумага была тонкая, а чернила уже выцветали с годами, но не расплылись. В книжице было несколько иллюстраций, да и те простые: крест, Агнец Божий, раковина гребешка, увеличенная – она видела такую один или два раза в испанских рукописях, но не понимала, что они означали. Не забыть потом спросить у отца.
– А, – сказала она, поджав губы. – Отец. – Она старалась пока что не думать о нем. Прежде она разберется в своих эмоциях и обдумает, что сказать ему про ее мать.
Она часто думала о женщине, которую называли Сестра Эммануэль, после того как оставила ее в том каменном сарае, полном золотистого сена и мерцающего света. Шок уже исчез, но картины той встречи запечатлелись в ее сознании так неизгладимо, как черные чернила в этой книжице. Минни по-прежнему испытывала укол от потери и боль – но ощущение покоя, исходившее от этой маленькой книги, казалось, укрывало ее, словно большая птица своим крылом.
–
Минни вздохнула и осторожно положила книжицу в гнездо из ткани и войлока. Да, она должна поговорить с отцом. Но что она скажет ему?
–
– Если у вас есть ответы, – сказала она книжице и ее автору, – пожалуйста, помолитесь за меня. За нас.
Она не плакала, но ее глаза наполнились влагой, и она вытерла лицо пыльным фартуком. Но не успела она снова взяться за работу, как в дверь постучали.
Элиза ушла за покупками, и Минни открыла дверь сама, в таком грязном виде. Мик и Рейф О’Хиггинсы стояли на пороге плечом к плечу, перемазанные сажей и возбужденные, словно терьеры, почуявшие крысу.
– Письма у нас, Беделия! – сообщил Рейф.
– Все письма! – добавил Мик, с гордостью демонстрируя кожаный мешок.
– Мы дождались, когда у дворецкого будет свободный день, – пояснил Мик, церемонно выкладывая перед ней свою добычу. – Ведь дворецкий вызывает трубочистов, когда надо, ясно? Так что когда мы пришли к двери с метлами и тряпками – не беспокойтесь, мы взяли их на время, вам не надо платить – и сказали, что мистер Сильвестр прислал за нами, чтобы почистить трубу в библиотеке…
– Правда, экономка смотрела чуточку подозрительно, – вмешался Рейф, – но она провела нас, и когда мы начали грохотать, орать в трубу и выбрасывать сажу, она ушла, оставив нас одних. И тогда…
Он махнул рукой на стол. Все письма, в самом деле. В мешке лежали маленький, плоский деревянный ящик, кожаная папка и тонкая пачка писем, буднично перевязанная черной корсажной лентой.
– Молодцы! – искренне похвалила их Минни. При виде писем она почувствовала трепет восторга, хоть и осторожного. О’Хиггинсы, конечно, принесли все письма, какие могли найти. Возможно, тут были не только письма графини, и она мимолетно подумала, что, может, какие-то другие могут оказаться ценными… но пока что отбросила эту мысль. Как только они найдут письма Эсме…
– Вы взяли плату за чистку трубы? – поинтересовалась она из любопытства.
– А то! Вы обижаете нас, леди Беделия, – ответил Рейф, прижимая к сердцу потрепанную шляпу и изображая обиду. Его нос был измазан сажей.
– Конечно, взяли, – усмехнулся Мик. – Иначе это показалось бы подозрительным, согласны?
Они были окрылены успехом и выпили полбутылки мадеры, празднуя его, но наконец она закрыла за ними дверь, стерла пальцем сажу с белого дверного косяка и медленно вернулась к столу – посмотреть, что она получила.
Она вынула письма из их упаковок и разложила на три аккуратные пачки. Письма от Эсме, леди Мелтон, к ее любовнику, Натаниэлю Твелвтрису: они лежали в деревянном ящичке. Письма, перевязанные лентой, были от Натаниэля Твелвтриса к Эсме. А кожаная папка содержала совсем неожиданные письма – от Гарольда, лорда Мелтона, к его жене.
Минни никогда не испытывала ни малейшего стеснения, когда читала чужие письма. Это была просто часть ее работы, и если она иногда встречала на тех страницах кого-то, чей голос задевал ее ум или сердце, кого-то настоящего, – это был бонус, нечто, что она ценила приватно, со сладким сожалением, что она никогда не встретится лицом к лицу с автором письма.