Семь камней

Он посмотрел, кто же был там, под той трещиной. Люди все еще шли по лестнице. Внизу толпа была слишком густая, чтобы двигаться, и все замерли в ужасе. И тут он увидел ее на середине лестницы.

Долли. Она коротко остригла волосы, подумал он. Они были короткие и кудрявые, черные как сажа – как волосы малыша, которого она несла на руках, прижимая к себе с решительным лицом, сжав челюсти. И тут она повернулась и увидела его.

Пару мгновений ее лицо оставалось бесстрастным, потом вспыхнуло как спичка от ослепительной радости, которая согрела его сердце и душу.

Новый удар, еще громче! Крики ужаса в толпе, громче, гораздо громче, чем сирены. Несмотря на крики, он услышал стук, похожий на дождь, – это из трещины посыпались куски цемента. Джерри изо всех сил пробивался сквозь толпу, но не мог добраться до Долли. Она подняла лицо, и он увидел на нем прежнее выражение решительности. Она толкнула шедшего впереди нее мужчину, тот споткнулся и упал со ступеньки, придавив тех, кто шел перед ним. Вытянув перед собой руки, она с силой качнулась всем телом, словно отпустила пружину, и бросила малыша через перила Джерри.

Он увидел, что она делает, протолкнулся вперед, наклонился. Малыш ударил его в грудь словно камень, маленькая голова разбила ему губу. Обняв ребенка одной рукой, он упал спиной на стоявших позади него людей, пытаясь сохранить равновесие, ухватиться за что-то – и тут люди расступились, он, шатаясь, оказался на открытом пятачке, его колено подогнулось, он упал с платформы на пути.

Он уже не слышал, как раскололся его череп, ударившись о рельс, не слышал криков людей на платформе; все потонуло в реве, похожем на конец света, когда на лестницу рухнула крыша.

Малыш казался мертвым, но он не умер; Джерри слышал, как бьется его сердечко возле его собственной груди. И это было все, что он мог чувствовать. Бедняжка Роджер, видно, потерял сознание.

Люди перестали визжать, лишь перекликались, звали друг друга. Воцарилась странная тишина. Кровь перестала хлестать из его головы, сердце больше не билось. Видно, это был конец.

Тишина казалась живой, мирной, но, словно солнечный свет на воде, подвижной и сверкающей. Он все еще слышал шум над этой тишиной, выше нее топот бегущих ног, тревожные голоса, стук и треск – но все глубже погружался в тишину, шум все больше удалялся, хотя он пока еще мог слышать голоса.

– Этот как?

– Нет, умер – гляди на его голову, бедняга, просто ужас. А малыш ничего, кажется, просто шишки и царапины. Ну-ка, деточка, иди ко мне… нет, нет, отпусти его. Все хорошо, отпусти. Дай-ка я возьму тебя, да, вот так, теперь все будет хорошо, тише, тише, хороший мальчик…

– Гляди, какое лицо у парня. Я никогда не видел ничего подобного…

– Вот, бери малыша. Я посмотрю, есть ли у парня документы.

– Ну-ка, великан, да, вот так, пойдем со мной. Тише, все будет хорошо, все будет хорошо… это твой папа?

– Ни послужной книжки, ни личного жетона. Странно. Но он летчик, верно? Видно, в самоволке, как ты думаешь?

Он слышал, как засмеялась Долли, слыша эти слова, чувствовал, как ее рука гладила его волосы. Он улыбнулся, повернул голову и увидел, как она улыбнулась ему в ответ; лучистая радость окружила ее, словно круги на сверкающей под солнцем воде…

– Рейф! Все уходят! Бегом! Бегом!

От автора

Прежде чем вы запутаетесь в праздниках, разбираясь, как это может быть, если Джереми попадает в ловушку времени в канун Всех Святых, а возвращается «почти в Самайн» (считай тоже канун Всех Святых), напоминаю, что Великобритания перешла с Юлианского на Григорианский календарь в 1752 году, «потеряв» двенадцать дней. А те, кто хочет больше узнать о тех двух мужчинах, которые спасли Джерри, могут прочитать о них в романе «Эхо прошлого».

«Никогда еще в истории человечества столь многие не были обязаны столь немногим». Эти слова Уинстона Черчилля посвящены пилотам Королевский ВВС, защищавшим Британию в годы Второй мировой войны, – и он был прав.