Семь грехов куртизанки

Вскоре Пайпер уже допивала второй стакан «Мерфиса» и за обе щеки уплетала вкуснейшую рыбу с жареной картошкой — угощение от Эмили. Она приправила все солодовым уксусом, подсолила и как раз дожевывала солидный кусок рыбы, пускавшей сок по рукам, когда Каллен оперся о барную стойку и захохотал.

— Бедняжка пухнет с голоду, Магнус! Когда ты в последний раз кормил ее нормальным обедом?

Пайпер перестала жевать, ее глаза округлились от смущения, но Мик наклонился и положил руку на ее плечо.

— Пайпер терпела лишения, — сказал он, крепко обнимая девушку. — Ей нужно кое-что наверстать.

Сытая, счастливая и довольная тем, что познакомилась с родственниками Мика, Пайпер вышла с ним из паба спустя полчаса. Когда они шли к остановке, у Мика зазвонил телефон.

— Да? — сказал он.

На глазах у Пайпер его лицо окаменело. Мик мимолетно глянул на нее и закивал, поднимая вверх палец, чтобы показать, что ему нужно остановиться и поговорить.

Пайпер ждала. Из трубки доносился женский голос.

— Но почему сейчас? — спросил он. — Они несколько месяцев морочили мне голову, а теперь им срочно надо? — Он снова умолк. — Лос-Анджелес? Зачем аж туда? Я думал, они базируются в Нью-Йорке. А нельзя эту первую беседу провести по телефону? Что-то типа конференц-связи?

Он еще пару раз кивнул и сказал:

— Я понял. Хорошо. Дай мне знать, когда они выберут дату. Мик попрощался и сунул телефон в карман брюк.

— Мой агент, — пробормотал он, хотя Пайпер уже догадалась. — Люди с канала «Компас» хотят встретиться со мной на днях. По всей видимости, шоу дали зеленый свет.

Пайпер вдруг пожалела о том, что ела рыбу с жареной картошкой.

Глава двадцать восьмая

Лондон

Оглядываясь на семь лет назад, я прихожу к выводу, что главной чудесной переменой для меня стали покой и умиротворение. Я не вздыхаю о былой популярности, хотя Лебедь до сих пор не сдала своих позиций. Подозреваю, что она будет править полусветом, даже когда ее золотые кудри станут серебряными, ибо ее элегантность неподвластна времени, а ее живость неисчерпаема. Я же наслаждаюсь тихими вечерами в обнимку с Эймоном и долгожданной возможностью читать в свое удовольствие. Большинство нашло бы нас скучными.

А мне кажется, что мы восхитительны.

Эймон мой любовник и лучший друг, но я никогда не забывала прекрасного Сударя. Я ношу тоску по нему в самом сокровенном уголке сердца. Хотя я не видела его с того утра, как проснулась одна, чувствую его рядом с собой каждую ночь, когда лежу в темноте и вспоминаю.

В ту ночь я открыла глаза, проснувшись внезапно и в испуге. Сердце колотилось в груди, хотя я не знала почему. В комнате стояла абсолютная тишина без всяких признаков опасности, будь то видимых или слышимых. Дурной сон? В памяти не нашлось следов кошмаров. Я подняла голову с подушки и слегка привстала на локтях, прислушиваясь.

В комнате было тихо.

И тут я поняла, чего не хватает, что было со мной каждую ночь последние семь лет. Я не слышала тихого посапывания Эймона.

Он лежал спиной ко мне, его голова на подушке находилась всего в нескольких дюймах от моей. С леденящим предчувствием дурного я протянула руку, чтобы погладить его плечо. Бесконечный миг она висела в воздухе, не решаясь преодолеть последний дюйм.

Пока я не завершила движение, в моем сердце еще несколько секунд теплилась надежда.

Проснись.

Повернись ко мне с сонной улыбкой.

Обними меня и согрей мои замерзшие ступни.

Пожалуйста, мой милый спутник.

Проснись.

Но Эймон больше никогда не проснулся. Его большое сердце — это щедрое и преданное сердце, остановилось в ту ночь. Никогда уже мне не припасть к его груди и не услышать ровного стука. Страшно было осознавать, что я опять осталась одна, но еще страшнее была мысль, что Эймона больше не существует. Как столько теплоты и нежности мог вычеркнуть из мира простой сбой в работе одного органа?