Семь грехов куртизанки

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Печаль превращала минуты в часы, а иногда часы в минуты. Сама земля как будто покосилась без силы и порядочности Эймона, которые держали ее прямо. Со времен смерти родителей судьба не наносила мне такого удара. В каком-то смысле я переживала кончину Эймона даже сильнее, потому что теперь была опытной, искушенной женщиной. Я знала, что никакие мольбы не повернут время вспять, не объявят все это чудовищной ошибкой, не возвратят его смеха, заставлявшего меня покачивать головой и улыбаться.

Потом, когда я только начала привыкать к тишине, меня вдруг вызвали к юристу Эймона. Похоже, речь идет о завещании. Я должна принарядиться и выйти на публику.

Одеваться в черное, как будто я член семьи, было дерзко, но я не в силах была надеть ничего ярче голубовато-серого. Войдя в кабинет юриста, я с удивлением увидела там молодую и симпатичную Элис Уэйнрайт.

Я не хотела оскорблять траур любимой дочери Эймона, являясь на похороны собственной дискредитированной персоной, но сюда меня вызвали по делу. Остаться или уйти? Я попятилась, собираясь выскользнуть за дверь. В этот миг Элис подняла голову и увидела меня. Ее зеленые глаза покраснели от слез, а рыжевато-белокурые волосы были стянуты в тугой узел на затылке. Одетая в самый траурный из черных цветов, она выглядела такой бледной и уязвимой, что у меня сжалось сердце. Я тут же прониклась к ней симпатией, но мой душевный порыв на корню сожгла вспышка чистейшей ненависти, которая внезапно оживила ее печальные глаза.

Да. Конечно. Реакция Элис была вполне естественной.

Пока я стояла в дверях, раздумывая, как избежать конфронтации, между нами возникла высокая фигура в черном.

Я отшатнулась, встретив ехидный взгляд голубых глаз лорда Б. Меня пробила дрожь. Я не видела его с тех пор, как он избил меня чуть не до смерти. Сердце заколотилось. Бежать.

— Шлюхи не должны нарушать покой уважаемых женщин.

Он говорил надменно, и в тоне его звучал праведный гнев, но я не могла не заметить, что его глаза беспардонно блуждают по моему телу. Повернувшись спиной к Элис, он облизал губы и улыбнулся, как мог бы улыбнуться волк, показывая все зубы.

Я попятилась на шаг.

— Я…

Пора уходить.

Дверь напротив меня отворилась, и невысокий опрятный мужчина в очках оглядел нас, удивленно хлопая ресницами.

— Вы уже здесь? Боже мой! Надо завести часы.

Элис вскочила с кресла и поспешила к нему в кабинет. Лорд Б. отправился следом — ведь в конечном итоге ремешки кошелька вели к ее рукам. Я облегченно вздохнула и повернулась, чтобы уйти. Я уже опустила ладонь на ручку двери, как вдруг меня остановили:

— Нет, мисс Ласточка. Ваше присутствие необходимо при оглашении завещания.

Я повернулась и удивленно посмотрела на нотариуса. Зачем? Я предполагала, что Эймон оставил мне какую-нибудь вещицу на память: серебряную шкатулку для драгоценностей или любимую картину. Я покачала головой:

— Простите. Я зайду в другой раз.

Юрист посмотрел на меня с пониманием, но без жалости.

— Нет, мисс Ласточка. Ваше присутствие необходимо. Я имею право зачитать последнюю волю Эймона Уэйнрайта только в том случае, если вы и мисс Уэйнрайт будете находиться в комнате.

Он сдержанно поклонился и сделал приглашающий жест рукой. Я медленно прошла в его кабинет. Ах, Эймон, что ты со мной сделал?

Когда мы с Элис расположились в креслах, юрист сел за стол, после чего поднял недоуменный взгляд на лорда Б.

— Милорд, могу я поинтересоваться, в каком качестве вы присутствуете на этом чтении?

Лорд Б., нависавший над креслом Элис, как тюремный охранник, скрестил руки на груди.

— В качестве жениха мисс Уэйнрайт.

— Ах, Элис, — выдохнула я. — Не может быть.

Девушка бросила на меня виноватый и одновременно дерзкий взгляд. Потом демонстративно повернулась в кресле так, чтобы сидеть ко мне спиной. Взгляд юриста забегал между нами тремя, и я поняла, что Эймон держал этого джентльмена в курсе всех событии.

Мне нечего было скрывать. Люди могли клеймить меня за что угодно, но только не за лживость. У Элис наверняка не было секретов, которые стоило бы хранить, ведь ей было всего двадцать три года. Я с дрожью подумала о том, что к тому моменту, как мне исполнилось двадцать три, я уже пять лет была куртизанкой. Я присмотрелась к Элис повнимательнее. Хм-м… Не стоит недооценивать дочь Эймона Уэйнрайта.

Лорда Б., напротив, можно было клеймить как угодно и не охватить всей глубины его порочности.

— Хорошо.

Юрист отыскал на столе нужную бумагу и начал читать:

«Последняя воля и завещание Эймона Уэйнрайта из Беннерфилд-холла. Я, Эймон Уэйнрайт, находясь в здравом уме и твердой памяти…»