Семь домов Куницы

До сего дня эта кровать является украшением и не имеет цены, потому что мать Веры хоть и разменяла восьмой десяток, но всё‑таки помнит, как пасла небольшое стадо гусей, как ощипывала их осенью и весной, выдергивала и собирала перо, и сколько птицы ей нужно было продать, чтобы купить материи для набивки. До сих пор трясётся над ними ещё и потому, что это последний и единственный осколок её молодости, её родного дома и её деревни в свентокшиских предгорьях{77}.

Она старая, мудрая и гордая. Родила соловья.

По вечерам она и её дочь беседуют на застеклённой веранде, густо увитой растениями. Привыкшие к одиночеству, они не помнят о моём существовании: сквозь приоткрытые оконные створки их голоса свободно доносятся до меня.

Старшая госпожа вообще мало спит и укладывается поздно. Вера, придя с выступления, сначала снимает в себе напряжение. Работает тяжело, её пожирает беспрестанная борьба за то, чтобы удержаться в числе первых, каждый раз оставляет на сцене часть своей жизни.

— Девчонка справляется как положено, — рапортует старшая госпожа. — Жакет смастерила из двух износившихся. Я специально новой материи не дала, чтобы увидеть, какая из неё швея, и у неё получилась довольно приличная «кофточка» — так она называет свои широкие блузки с длинными рукавами из узорчатого перкаля и сатина.

— Хорошо, если умеет шить, — зевает Вера, думая о чём‑то другом.

— Дай ей что-нибудь из своих старых тряпок, пусть тренируется, а то столько на одежду расходуешь.

Они обе экономные, мелочные и очень ценят вещи. Старшая госпожа охраняет имущество дочери и защищает её интересы, как когда‑то свой убогий надел и дом, крытый соломой, крытый лучше всех в ближайшей округе, о чём не перестаёт вспоминать до сих пор. Эта забота о нажитом наполняет её энергией и является, видимо, основным её источником поддержания сил, в таком преклонном‑то возрасте.

Сначала мои обязанности не определены.

— Мама сама ходит на базар за покупками, она бы не поняла, если бы я оплачивала доставку, — сообщает мне Вера. — И не признаёт автомобилей.

— Я тоже не умею водить.

— Тебе надо научиться, при парижских расстояниях это необходимо.

На близкий рынок мы выбираемся каждый день. Старшая госпожа снисходительно, как королева, принимает поклоны продавцов. Для неё это прогулка и общественная жизнь, и вкус успешности.

Мы погружаемся в суету.

Гомон, феерия красок и волны запахов. Салат французский, китайский, похожий на листья одуванчиков, belle dame — прекрасная дама, то есть серебристая лебеда, спаржа и самые разные стебли, корневища, клубни, которых я никогда в жизни не видела.

Фрукты из Франции и со всего мира. Яблоки из Нормандии и африканские ананасы с зелёным вихром, лоснящиеся авокадо рядом с сочными дынями. Греческие оливки прямо из бочки, налитые солнцем помидоры с Мальорки.

И дары моря. Пирамиды морских ежей, креветок, раковых шеек, ракушек из Лангедока, выращенных на морских мелководьях; розовые крабы, обложенные водорослями, лангусты как чудовища из ночного кошмара.

Ветчина вестфальская, из Шварцвальда, из Йорка, парижская, пармская, из Пьемонта, сухие копчёности, салями из Оверни. Свинина и говядина в разделении по сортам, туши бараньи и ягнячьи, птица фаршированная орехами, сливами, дольками апельсина и целые горы мелких птиц, каждая из которых обёрнута в ломтик сала.

Я следую за пожилой госпожой, сейчас я не только носильщик, ежедневные покупки не тяжелы, более крупная закупка происходит один раз в две недели; шествуя так за ней и помещая в сумку отобранные ею припасы, я подчёркиваю её статус госпожи, имеющей постоянную служанку. Одна из немногих радостей скромной производительницы, всю свою жизнь работавшей у других и для которой изобилие наступило слишком поздно.

До этого времени старшую госпожу сопровождала только раз в десять дней — когда, ясное дело, было необходимо носить — приходящая каталонка, которой платили за время. Теперь её заработок уменьшился ещё больше, когда старшая госпожа доверила мне уборку в комнатах.

Я получила тысячу франков помесячно, могла их откладывать, за проживание платить не нужно.

— За шитьё буду платить отдельно, — сообщила Вера. — Записывай: как наберётся необходимая сумма, швейная машинка твоя.

Это был многооперационный «Зингер», на котором до сего времени старшая госпожа ремонтировала свои бессмертные саржи, сатины и постельное бельё.

Вера завела меня на чердак и открыла один из сундуков. В нос ударило нафталином, нетронуто лежала аккуратно уложенная одежда.

— Выбирай, что хочешь!

Мне нужно было по крайней мере хоть что‑то на смену. У меня было только то, что было на мне надето. Джинсы, куртка и хлопчатобумажная блузка, купленные Верой в самом начале, потому что мои потасканные лохмотья, как только я их сняла перед первым принятием ванны, старшая госпожа приказала каталонке закопать в углу сада.

— Очень неплохо, — Вера осмотрела вещи, которые я переделала для себя. Несколько дней спустя она взяла меня на показ мод.