Семь домов Куницы

«Контесса» не принадлежала к ряду таких известных фирм, как «Лоран», «Карден» или «Диор», одевающих королей, жён президентов, миллионерш и небольшую группу мирового истеблишмента, но всё‑таки находилась среди эксклюзивных, что не мешало ей представлять коллекции, из которых можно было выкупить всю модель, половину, четверть, восьмую или даже одну десятую часть. Что означает, что в зависимости от оплаты, от одной до десяти женщин могли выходить в свет в полюбившейся им модели, а остальные не выкупленные проекты, после адаптации к серийному производству, «Контесса» продавала производителям готового платья, с чего в основном и жила.

Клиентки уровня Веры были здесь в основном для рекламы: у нас одевается знаменитая дива, хотя Вероника жаловалась, что «Контесса» для неё — слишком дорого, несмотря на то, что она приобретала там себе наряды вот уже третий десяток лет.

Мы вошли в бело‑золотой тамбур.

— Не разрешается ни зарисовывать, ни фотографировать, — проверял именные приглашения мужчина в смокинге из кремового муара.

Второй, также в тональности слоновой кости, сам в одном лице шеф, дизайнер и главный закройщик, приветствовал каждую из прибывающих у порога двустворчатой двери и рассаживал в салоне с подиумом для моделей.

Соками цитрусовых и мокко угощала неброско одетая, невыразительная девушка, подобранная так, чтобы не конкурировать своим видом с клиентками. За редкими исключениями, у собравшихся здесь дам были свои года, крашеные волосы, следы швов после косметических операций, пластиковый наполнитель увядших тканей под натянутой кожей лиц, грудей и кто его знает чего ещё. И всё для того, чтобы придать своим телам иллюзию упругости, вернуть краски молодости, скрыть неустранимые дефекты, связанные с возрастом, и проблемные силуэты, в равной мере как слишком худые, так и слишком полные.

Иначе говоря, делалось всё, чтобы позаботиться об их высокой самооценке.

Модели же действительно были пригожие, ловкие и молодые, но ведь они только манекены! Ну и внешний эффект, ясное дело. Пока ещё никакой, даже самый деликатный портной не рискнул представить свою коллекцию на хребтах старых вешалок.

— Очаровательно! — моя хозяйка выразила восторг в отношении платья, которого ей никогда не носить.

— Belle‑de‑nuit{78}! — в сложенной программке Вера подчеркнула виднеющуюся сбоку от названия трёхзначную цифру. Я не знала, что она означает, но не спрашивала, не хотела нарушать неведения. Это точно не было количество пошитых моделей, на закрытом показе демонстрировались только единичные экземпляры.

— Она не сложная, ты наверняка смогла бы пошить.

Ей могло так казаться, ведь она старалась извлечь из меня максимум пользы, коль скоро я ела её хлеб. Но простой силуэт из прямых линий требовал высочайшего знания кройки, старательности исполнения, тщательного подбора ткани с соответствующей фактурой и неуловимой искры таланта, без чего нет хорошего ремесла.

Belle‑de‑nuit отличалась как раз таким мастерством исполнения и гаммой фиолетовых оттенков, волнами светлеющих к верху. Тени укладывались поперёк, и эта особенность перечёркивала пригодность платья для моей госпожи. Она выглядела бы в нём как зебра с большим задом, цвета левкоя.

— Очень утончённое, и эти поперечные плоскости тоже смелые, — подчеркнула я дипломатично.

— Я не настаиваю на цвете, он может быть однотонный. Пурпур или ирис.

— Но это не будет то же самое, — убеждала я. Именно цвет, этот и никакой другой, составлял неотъемлемый элемент целого.

— Будет видно после примерки toile.

Я молчала. Я не сумею пошить Belle‑de‑nuit. Я достаточно знала тайны профессии, чтобы быть в этом уверенной, но не имела понятия, что означает toile.

После показа Вероника заказала toile номер такой‑то, указанный в программке рядом с Belle‑de‑nuit. Она застолбила себе половину модели, с трёхдневным сроком на принятие решения, так что назавтра посыльный из «Контессы» доставил плоскую коробку.

Вероника исчезла с картонкой, обёрнутой в бумагу под кремовое кружево, в своём звуконепроницаемом кабинете, но сразу же меня позвала.

— Ну, как я тебе?

Она стояла перед зеркалом, служившим ей для коррекции мимики и жестов, в чём‑то, напоминавшем паломнический балахон из лиловой материи, в котором по более тщательном рассмотрении я узнала благородный покрой Belle‑de‑nuit. Так выглядело toile — фантом того платья, сшитый из дешёвой материи с похожей фактурой по габаритам моей госпожи.

— Эх, нет у тебя воображения, — вздёрнула она плечами, подытоживая моё молчание.

— Я простая швея.

Belle‑de‑nuit ей пошили из фиалкового шелка с ручной вышивкой в лиловой гамме, которая шла полосой от левого плеча до обреза. Это платье хоть и отличалось от того на показе, всё же являло собой индивидуальность хорошего портного, стоило очень дорого, Вероника выглядела в нём замечательно.

Эту драгоценную фиолетовость она купила для одного приёма.