Седьмой урок

— Кольцо! Никогда раньше не видел…

— Разве не рассказывала? Наше… Наше фамильное кольцо. Старинное. Талисман. О нем в нашей семье целые легенды.

Арник верил ей. Это не было наивностью: он хотел, чтобы каждое ее слово было правдой. Она не могла, не смела изменить правде их детства, их юности.

И Янка заговорила торопливо, с напускной беспечностью:

— Знаешь, наша воспитательница, ну, еще в детском саду, — пела нам песенку:

Носи-носи колечко,
Носи, не потеряй…

А сама колечко не носила. Мы ее спрашивали: «А почему у вас нету?» Она отвечала печально: «Теперь не модно…»

— А теперь модно? — сощурился Арник.

— Да, модно. — И вдруг с неожиданной ласковостью, забыв все — и «общих», и то, как попал к ней перстень: — Возьми на память кольцо! Дай руку, я сама надену.

— Не надо. Зачем?

— Зачем! Разве так говорят девушке? Ты должен сейчас смотреть на меня святыми глазами и поцеловать. Да не меня! Кольцо!

Она взяла руку Арника и на безымянный палец надела перстень:

— Влитой! В школе можешь не носить. А в жизни…

— Школа для тебя одно, а жизнь другое?

— Разве я виновата? Так у всех.

— Ты как-то странно сегодня говоришь.

Янка не слушала:

— Носи, носи, колечко… Смотри, не потеряй!

Какой-то зеленоглазый молодец в сизой кепочке с куцым козырьком прошел мимо, больно задев Арника плечом.

Арник, едва не вскрикнув, процедил сквозь зубы:

— Ну, ты, полегче!

— А ты что, опасаешься подарочек потерять?

Арник хотел было ответить ему как полагается, но Янка судорожно стиснула руку Максимчука, прижалась к нему испуганно — из магазина вышла низенькая сухощавая женщина и направилась (так показалось Янке) прямо к ним. Морщинистое лицо, воспаленные глаза, недобрые и настороженные — Янка сразу узнала владелицу сумочки.

— Ты что, — удивленно глянул на девушку Арник, — жоржика испугалась?

Янка только еще крепче прижалась к Арнику, украдкой наблюдая за маленькой женщиной: «Шилина-Жилина-Милина…» Потом Янка оттолкнула Арника, подалась вперед, шагнула навстречу маленькой женщине, а та остановилась, осматриваясь, — нет ли машин, — перешла улицу и скрылась в подъезде старого одноэтажного дома, прижившегося в ряду новостроек, как гриб при корнях дуба. Янка облегченно вздохнула:

— Пошли, Арник. Проводи немного…

С утра Максимчук собрался на воскресник, нужно было подготовить пришкольный участок к весне, привести в порядок двор, площадки.

Малыши уже копошились в саду, на крыльце, на грядках.

Малышня поспевала всюду. Шумела больше всех. Звон стоял над школой.

Издали глянуть: бегут по двору метлы. И только уж потом приметишь муравья. Гремит железо, движется, грохочет, а за ним — мальчонка. И вцепятся всей гурьбой — тащат в разные стороны. Только и слышно: «Девочки! Мальчики!»

Арника приветствовали со всех сторон:

— К нам! В нашу команду!

А Максимчук не спеша шагал школьным двором, высматривая Янку.

Янки не было.

— Арни-ик! Давай к нам!

Но Максимчук покинул уже школьный двор.

Знакомая улица, серый дом смотрит сотнею окон. Максимчук остановился посреди каменного колодца и, сложив руки рупором, крикнул:

— Янка-а! Янка-а-а!

И чудилось, смотрят на него все окна, кроме одного.

— Янка-а-а! — звал Арник.

Наконец она выглянула — всклокоченная голова из-за занавески.

— Арник, зайди! Заходи, слышишь!

— Ты выходи. Выходи скорей!

— Нет, ты зайди. Мне нужно что-то сказать.

— Выходи, Янка-а! В школе ждут!

Теперь они перекликались так, словно в доме было только одно окно и обитала только одна душа:

— Мне нужно что-то сказа-ать. Что-то сказать…

Она вышла открыть дверь в шелковистой пижаме.

Арник, не переступая порога, повторял:

— Ребята ждут. Все ребята собрались.

— Мне нездоровится.

— Пойдем. Поработаешь — поздоровится.

— А я говорю…

— Все ребята работают, а ты в капроновой пижаме сидишь.

— Это не капроновая, чудак.

— Ты что, работы боишься?

— Ничего не боюсь. Сегодня сыро и грязно.

— Это земля, а не грязь. Забралась на верхний этаж, думаешь, далеко от земли ушла? Земли боишься?

— Да, видишь, боюсь. Колхозник объявился. Небось, тоже черного не любишь.

— У меня нет такого деления. У меня: могу или не могу — и все. Если могу — сила! Не могу — слабак, последний человек на земле. Короче: идешь или не идешь?

— Не могу, Арник. Ты мужичок. Из леса, вестимо. А я нежная.

— Ну и ладно. И сиди тут, нежная, в капроновой пижаме.

Прыгая через ступени, Арник сбежал на лестничную площадку.

— И забудь про меня!

Ступени замелькали под ногами, гулко отсчитывая мгновения.

И вдруг сверху, множась в пролетах:

— Арник! Арни-ик! Андрюшка-а-а!

«Ага, и про Андрюшку вспомнила!» — Запрокинув голову, он крикнул:

— Жду в шко-оле! Приходи-и!

Вернулся с воскресника, едва открыл дверь, чует — в доме неладно, тихо, на кухне ничем съедобным не пахнет. Мать с трудом поднялась с постели:

— Расхворалась я, Андрюшка. Разогреешь сам обед. Да сбегай в сберкассу за пенсией.

— Сегодня воскресенье.

— Наша касса и по воскресеньям выплачивает.

У Андрея уже был паспорт, он имел право получать деньги по сберкнижке.