Седьмой урок

Андрей болезненно скривился — удар был резкий, прямой, в лицо; если б кто-нибудь другой, кто угодно… Но она… Мгновенно — и от этого еще больней — навалилось черное, злое, он уже не владел собой.

— Где ты взяла? — крикнул Арник. — Ну, говори! Признавайся!

Он понимал, что поступает грубо, недопустимо, и ничего не мог поделать, даже не подумал о том, что может услышать мать, что рядом чужие двери, вокруг люди…

— Признавайся? Как ты странно разговариваешь со мной! — Янка едва не расплакалась. Пряча лицо, опасаясь, что брызнут слезы, смотрела на руки Арника:

— Где кольцо? Ты не потерял? Я должна вернуть.

— Должна вернуть? Значит, ты обманула меня!

— Да, обманула. Я гадкая, скверная… Но так получилось…

— Получилось! — Арник очнулся. — Погоди, уйдем отсюда. Выйдем на улицу.

Он сбежал по лестнице, Янка едва догнала его. Максимчук ждал ее внизу, вытащил за руку на улицу, потом за угол — к стене:

— Понимаешь, что ты натворила? Где ты взяла кольцо? Что с этой женщиной?

— Почему так грубо говоришь? Я пришла к тебе. Сама, честно сказала. Почему так смотришь? Друг называется.

— А ты тоже друг! Не мое! Одной женщины! А теперь что делать? Ну, что?

— Почему ты испугался? Что тут страшного? Надо вернуть — и все.

— И все! А где эта женщина? Что с этой женщиной? Ты знаешь? Как попало к тебе кольцо?

— Разве я не сказала? Нашла в саду…

— В саду! Сначала говорила: фамильное. Старинное. Талисман. Теперь — в саду. Чему верить? А женщину убили…

— Убили? Что ты говоришь, Андрей!

— Слышала, кажется…

Он перестал кричать, заговорил тихо, почти шепотком, приблизился вплотную, как бы защищая, отгораживая Янку от посторонних, от прохожих. Но постепенно окружающее врывалось в отгороженный мирок, зачинающийся день разгонял ночные тени, все становилось проще, яснее, и Максимчук стыдился уже своей вспышки.

— Ну, хорошо, давай спокойно. Ты расскажи мне все. И я расскажу.

— Пойдем в школу, — возразила Янка.

— Но ты не знаешь, что произошло!

— Все равно, пойдем в школу. Когда я со всеми, когда вокруг ребята, мне легче…

Янка держалась уверенней, Андрей невольно подчинился:

— Ладно, сбегаю за книжками.

Никогда еще дорога в школу не была такой извилистой — кружили по улицам, по дорожкам сада, Андрей допытывался о том, что произошло, переспрашивал, заставлял повторять: ко всему, что касалось Янки, он всегда относился придирчиво, ревниво. А Янке не хотелось ни отвечать, ни раздумывать — она решила, о чем еще говорить!

Андрей вспылил:

— У тебя только одно: в школу, в школу… Ты что, советоваться предлагаешь?

— Еще бы! Например, с Татьяной Чаплыгиной. Или, еще лучше, соберем наш девятый «А».

— Но если так относишься к ребятам, ко всем товарищам…

— А почему ты считаешь, что плохо отношусь? Почему, Арник? Ты сказал: все. Но это же не прописное. Все — это ты, я… Значит, это дружеское… Значит, есть вещи, которые решаются собранием. Но бывает и так — побыл со всеми и без слов, без собрания, внутри себя, на совесть… Ну, я не знаю, как объяснить. Ничего сейчас не знаю. Надо, чтобы вокруг были ребята. Понимаешь — общий шум…

Помолчала.

— Ты как считаешь, легко мне было признаться, что обманула тебя? Сам попробуй поступить наперекор своему характеру!

— Странная девочка!

— Да, странная. Такая, как есть. Может, тебе больше нравится Чаплыгина? Ну, что ж — пожалуйста.

Они поднимались по школьной лестнице рядышком, позабыв об озорной формуле: «Янка плюс Арник».

— Ой, смотрите, неразлучные! — объявила всему классу подружка Севрюгиной.

Янка слышала, как Таня Чаплыгина — новенькая, приехавшая из глубинного совхоза — одернула языкатую девчонку:

— Ко всем пристаешь. Цепляешься. У тебя и глаза такие, знаешь, с крючочками!

А подружка в ответ — излюбленное словцо Севрюгиной:

— Подумаешь!

И теперь это словцо не казалось Янке удобным и спасительным.

На первом уроке был русский, писали контрольную: «О чистой совести». На втором — история: говорили о долге и чести.

На третьем — математика. Учитель предложил задачу со многими неизвестными, составленную в духе экзаменационных требований. Просматривая тетрадь Максимчука, он заметил остатки вырванной страницы. Наверно, той, где была мальчишеская формула, глянул поверх тетради на Андрея и ничего не сказал. Лишь потом, демонстрируя на доске ход сложного решения, внезапно задумался, уставясь на солнечные зайчики; невпопад поставил знак плюса, смутился, торопливо стер плюс и вместо него водрузил по-весеннему задорный вопросительный знак.

На переменке Янка подошла к Максимчуку:

— Забыла сказать, вчера видела эту женщину…

— Забыла!

— Ты стал кричать на меня…

Максимчук перебил:

— Вчера? Когда вчера?

— Когда ты подошел ко мне у кинотеатра. Вчера днем…

— Днем! Но после дня обычно бывает вечер. Что было потом?

— Не знаю. Я видела, как эта женщина вошла в дом. Который против «Гастронома». Очевидно, она живет…

— Живет!.. — протянул Арник.

— Надо пойти к ней. Я должна вернуть кольцо.

— А если…

— Пойду и все. Если хочешь, пойдем вместе.