Седьмой от Адама

Опомнившийся Зиновий Аронович и выскочивший из-за стола Фомин легко оттащили старика от удивлённого и даже не попытавшегося защищаться Елецкого, вызвали ещё санитаров, и те развели пациентов по своим отделениям, сопровождаемые указаниями Зиновия Ароновича, кому и сколько вколоть, и настоятельным требованием проследить, чтобы пациенты никогда больше не встретились.

— Ну как, Зяма? Как тебе такой разворот истории? — задумчиво спросил Фомин, когда оба снова перекуривали у окна.

— Как в «Алисе в Стране чудес», — хмуро отозвался доктор. — «Всё чудесатее и чудесатее». Слушай, Лёнька, а может, это вирус такой — перескакивает с одного на другого? И им кажется, что их поменяли телами?

— Угу, — хмыкнул Фомин. — И этот же вирус моего лейтенанта сфотографировал и памяти лишил? И где, интересно, сейчас следующий носитель этого вируса?

— Не знаю, — расстроенно отозвался Зиновий. — Выписался из квартиры и исчез.

— Что?! Откуда у тебя такая информация? — вскинулся Фомин.

— Так я ж это… проверил. Ездил к нему и в паспортный стол заходил…

— А мне почему об этом не рассказал? — Фомин явно разъярился, и Зиновий Аронович по привычке подумал, что хорошо бы вкатить ему для успокоения горячий укол.

— Так давно это было. А мы с тобой только недавно эту тему обсуждать начали, — стал оправдываться Зиновий, но Фомин уже остыл.

— Ладно. Давай рассказывай всё подробно.

Он внимательно выслушал сбивчивый рассказ приятеля, записал всё в большой кожаный блокнот с тиснёным золотым щитом и скрещёнными мечами на обложке, выкурил ещё сигарету и задумчиво пробормотал:

— Эх, Зяма, Зяма. А я тебя ещё к нам в штат хотел взять. — И уехал на службу, оставив Зиновия Ароновича в совершенно расстроенных чувствах.

Он не объявлялся почти две недели и пропустил традиционную субботнюю парилку. Зиновий Аронович стеснялся позвонить первым, считая, что расстроил друга, и когда уж было совсем пал духом, Фомин позвонил сам, извинился за долгое молчание и как ни в чём ни бывало предложил попить вечером пивка. Собрались у Зиновия Ароновича на квартире. Вместо обещанного пива Лёнька принёс бутылку «Посольской» водки, и они замечательно проболтали вечер, тщательно обходя ту загадочную историю, о которой обоим так хотелось поговорить. И только когда в бутылке осталось на один, последний, разлив, Фомин собрался с духом.

— Понимаешь, Зяма, я же так ничего начальству и не доложил. Конечно, я использую потихоньку все наши ресурсы, но каждый раз приходится что-то правдоподобное выдумывать. Ну как такое объяснишь нормальным людям?! Это мы с тобой два психа, поверивших в чёрт знает что. — Он был как-то непривычно печален, и Зиновию Ароновичу впервые за всю многолетнюю историю их дружбы почему-то стало жалко своего всегда такого удачливого и успешного друга. Лёнька покатал стакан в ладонях, собрался что-то сказать, раздумал, но победный охотничий азарт распирал и рвался наружу.

— Но я нашёл его, Зяма! Я его вычислил! — Лёнька дрожал от возбуждения и гордости. — Никуда он не уехал. У него три разных паспорта на разные имена, но он здесь, в Ленинграде, и что-то замышляет. Он работает в той же бане, где Мазин. А за последнюю неделю он трижды был в Эрмитаже и прямиком направлялся в один и тот же зал — Египетский, ну, где мумии всякие, и подолгу бродил там, рассматривал фигурки разные, что-то записывал. Чую я, Зяма, он что-то готовит. Мне не с кем поделиться и не на кого опереться, кроме тебя. Будь наготове. Я тебе позвоню. Мне может понадобиться твоя помощь, может, твои навыки гипноза… может, что-то из ваших препаратов — не знаю. Не знаю… Предчувствие у меня, Зяма… Нехорошее какое-то предчувствие.

Всю следующую неделю он не звонил и не появлялся, а в конце её Зиновий Аронович, подходя к зданию больницы, заметил у входа две милицейских машины. Это не было редкостью — им частенько доставляли будущих пациентов с милицейским сопровождением, а иногда, на освидетельствование, и под серьёзной охраной. Он вдруг подумал, что это, наверно, Лёнька привёз пойманного им похитителя тел, и радостно заторопился в приёмный покой. Это и вправду был Лёнька. Он сидел, чуть сгорбившись, на покрытой серой клеёнкой кушетке и не повернул голову, когда доктор с радостным восклицанием бросился к нему. А заглянув в совершенно пустые, бессмысленные Лёнькины глаза, Зиновий Аронович понял, что вместо давнего друга у него теперь появился ещё один безнадёжный пациент.

Глава 6