Седьмое небо

Чайник вскипел и сообщил об этом надрывным свистом свистка, надетого на носик, Вася выключил газ, снял с конфорки чайник и налил себе крепкого горячего чая в огромную пивную кружку, уселся за стол прямо на кухне (он единственный принимал пищу на кухне, остальные расползались по своим коморкам), от первого глотка терпкого напитка он причмокнул и довольно крякнул: его не было дома трое суток – ездил в Лугу, на дачу к одному своему приятелю, где они все эти три дня придавались медитативно-пространственным путешествиям по галактикам, родословным футболистов и просто по политическим казусам нашей страны по средствам обильного возлияния, а попросту – пьянке, поэтому теперь Василий чувствовал себя очень неважно, и с удовольствием отпивался, с таким же удовольствием вспоминая туманные, но бесконечно весёлые обрывки трёх прошедших дней, пытаясь собрать в памяти всю картину в целом; да, было весело и угарно, но отчего-то в этот раз он с огромным удовольствием вернулся домой: соскучился… по дяде Грине соскучился, да и к Алин захотелось вдруг безудержно… помолчать вдвоём… Вася сделал ещё один смачный глоток чёрного чая и снова с блаженством причмокнул, как в этот самый момент в коридоре раздался его звонок в дверь (по святому правилу коммуналки, у каждого возле входной двери был проведён свой собственный звонок, дабы не выбегали все вместе в коридор, в надежде, что пришли именно к нему, и лишний раз не попадались друг другу на глаза, потому как, по утверждению взрослых людей, жить в коммунальной квартире рядом с совершенно чужими людьми, очень не просто! не смотря на свои тридцать с небольшим, Василий не был взрослым, по-прежнему сумев сохранить в себе совершеннейшего ребёнка и очень печалился из-за того, что необходимо иметь индивидуальный звонок, лишая, тем самым, себя радости предвкушения и неожиданности: когда бы общий звонок раздался, ты выбегаешь в коридор и всем сердцем надеешься, что это к тебе (или ни к тебе, если ожидаешь прихода участкового)), Вася удивлённо вскинул мохнатую бровь, но тут же поставил кружку на стол и отправился открывать; на пороге стоял продрогший Костик с видом идентичным виду самого Васи, куртка его промокла, за спиной болтался, как сдутый шарик рюкзак, который он отнял лет десять назад у Насти и с тех пор всё время носил с собой.

– Здорово, Буян.

– Здорово, Котяра! Какими Судьбами? – Вася посторонился, пропуская друга в квартиру.

– Случайно проходил мимо… дай, думаю, зайду. Проведаю.

– Ну, проходи тогда, друг дорогой!

Вася закрыл за Костей дверь, и они вместе отправились по тёмному коридору, теряющемуся где-то вдали, на кухню; Василий налил Костику крепкого горячего чаю для согреву, но больше в его холодильнике не оказалось ничего, кроме пельменей, от которых Костя отказался, ибо они вызвали у него позывы тошноты: видно, права была Настя, – хорошо он вчера погулял! впрочем, и на самого Василия вид пельменей подействовал также, он поспешно захлопнул дверцу древнего «Саратова» и уселся за стол.

– Ну, рассказывай! Чего один? где Настька? – весь заулыбался Василий, продолжив отпиваться чаем.

– Не знаю… на работе должна быть… наверное…

– Чего? поссорились?

– Да нет… – Костя тоже осторожно отхлебнул горячий напиток, и вдруг попросил блюдце; Василий радостно одобрил и поставил колотое по каёмке блюдце перед Костей: он обожал смотреть, как кто-нибудь пьёт чай из блюдца, хотя сам редко пил чай подобным образом.

– Ты какой-то странный сегодня… – ухмыльнулся Василий, с удовольствием прихлёбывая из кружки.

– Ты сегодня не первый, кто мне это говорит, – усмехнулся и Костя, так же с удовольствием прихлёбывая из своего блюдца.

– Где гулял-то?

Костя отхлебнул ещё и призадумался, безотчётно встал и подошёл к окну, из которого был виден только узкий колодец двора: глухие грязно-жёлтые стены с редкими маленькими окошками, да кусочек тёмного асфальта внизу, коричневые мусорные баки, в которых копошился серый кот, над ржавыми крышами четырёх стен виднелось серое небо, накрывшее этот колодец безысходностью: весь город словно слеплен из таких вот кубиков-колодцев, как лабиринт, в котором нет ни начала, ни конца, в котором вообще ничего нет, и только такой город может быть окружён заснеженной кольцевой дорогой, по которой никто не ездит; « Тюрьма!» – вдруг подумалось Костику, и снова: кольцевая дорога, метель и больше ничего… какая-то непонятная тревога вновь затопила всё естество Константина, он содрогнулся всем телом и даже тряхнул головой, прогоняя наваждение, взглянул на Василия, который с ожиданием глядел на него, ведущего себя, как минимум, странно.

– Хорошо, видать, гульнул-то! – снова усмехнулся Василий, вызвав этим высказыванием улыбку у своего друга, тут же вспомнившего восклицание Насти по телефону.