Седьмое небо

«Вот я, Вася Пупкин, родился в России и встретил Машу Кастрюлькину и, допустим, мы полюбили друг друга! Истинно полюбили! А теперь предположим, что я родился не в России, а в Бразилии этим же самым Васей, пусть и с другим именем, а Маша Кастрюлькина так и осталась рождаться в России, и по социальному статусу она никогда не сможет покинуть свой островок, и мне будет без надобности лететь сюда… что ты думаешь, она никого не встретит в этой стране и никогда не выйдет замуж? даже интуитивно ощущая, что я где-то есть, чувствуя ритм моего сердца… Да конечно выйдет, я бы даже сказал – выскочит, ПОТОМУ ЧТО НАДО, А КАК НЕЗАМУЖНЕЙ-ТО?! И будет и дальше чувствовать меня, и понимать, что муж её – не её вторая половинка, но она будет замужем! БУДЕТ! Будет обманывать его и себя! И я в Бразилии, женясь на какой-нибудь фрау, буду жить с чувством неполноценности, которое с годами заглушу бытовухой и бренди, забыв навсегда свою единственную Кастрюлькину!» – с горькой досадой махал рукой Вася и наливал ещё по одной.

А дело в том, что Вася, узнав как-то случайно от друга Игоря про Шаль Тремуйль, у которой, в принципе, было много имён, увиденную им на полотне Флавицкого обречённой в каземате Косой Башни во время наводнения 21 сентября в 1777 году («Опять число «17»», – подумала Шурик содрогнувшись), он буквально потерял голову! долгое время он провёл в своей малюсенькой комнатушке, совершенно не покидая её, он ничего не ел и ни с кем не хотел разговаривать, никого не хотел видеть, только просиживал целыми днями на крыше, глядя куда-то мимо города и всё думал о чём-то своём с мрачным видом и потухшим взглядом, в общем, впал в то самое состояние, которое гложет всех влюблённых с Первого Дня Сотворения, и уже одно это было удивительно – Вася! влюбился! а уж после того, как узнали, что избранница его умерла двести лет назад и видел он её только на вымышленном портрете, так и вовсе решили, что и в самом деле, а не показать ли его доктору? и, тем не менее, с тех самых пор он исправно посещал могилу своей возлюбленной в Алексеевском равелине и даже носил ей цветы, молча отвергая всех иных, живых женщин, не замечая никого и храня верность своему вдовству, слепо веря в то, что принцесса Волдомирская и есть его единственная! Третья идея: Вася действительно мечтал уехать куда-нибудь в глухие, безлюдные места, где вокруг одни леса непроходимые да поля непересекаемые, построить там дом, посадить дерево и жить поживать без добра тамасного да идиотизма стада, но, как он и говорил Кате, сделать этого он не мог по вышеозначенной причине идейной, так и проживал он жизнь свою в Коммуналке «Х» на Моховой улице, нося пластмассовые цветы своей Алин, да попивая портвейнчик «Три топора», сиречь «777».

***

Трамвай со скрипом тряхануло на стыке рельсов, и Костя проснулся, огляделся, пытаясь понять, где он находится и как он сюда попал, потёр рукой лицо, приходя в себя, за окном проплывали серые пейзажи цветных домов, чёрные, грязные сугробы и ненужные лица промеж бесцветных машин и друг друга, в самом трамвае народа было мало, только две необъёмные тётки с авоськами перемывали кости какой-то общей знакомой, маленькая эмо-гёрл в сиреневых лосинах и с такой же сиреневой прядью чёлки, пронизанная дешёвым железом серёжек, и пьяный слесарь, парящий где-то в другом измерении, со злым, безучастным и отчаявшимся взглядом пустых глаз, Костя потянулся и встал с грязного, рваного сиденья, тут же противное, удушливое тепло электрической печки сменилось промозглостью и холодом, трамвай скрипнул, содрогнулся и остановился, с грохотом раскрыв двери, Костя поспешно вышел на улицу и тут же съёжился от пронизывающих сквозняков и сырости, он накинул на голову капюшон, но это едва ли помогло, какое-то одеревенение вдруг напало на него и мысли текли в голове вяло и неуклюже: он с трудом понимал, где он, зачем вышел и что вообще делать дальше, в голове болезненными картинками отзывались подробности прошедшей где-то у кого-то разгульной ночи, он стоял прямо посреди проезжей части и с недоумённым видом оглядывался по сторонам, пока гудок автомобиля, который чуть не налетел на него, не вывел Костю из оцепенения, заставив переместиться на тротуар, он снова огляделся, но так ничего и не понял. «Небо на асфальте, мама на асфальте, на ней панама и вечно весёлый и бухой папа!» – раздалось вдруг из кармана куртки, и Костя вздрогнул от неожиданности, не без труда ему удалось обнаружить переговорную машинку и выудить её из недр собственных карманов, Костя нажал кнопку и поднёс телефон к уху.

– Алло! Сынок! Ты где? – раздался оттуда голос матери. – Я тебе звоню, звоню!

– Да я у Оксаны в гостях был, мам, – вспомнил вдруг Костя, сам обрадовавшись этому. – Всё в порядке, мамуль, не волнуйся!

– У какой Оксаны? – послышалось на другом конце провода, хотя какие провода могут быть в сотовой сети? хотя, с другой стороны, какие-нибудь, наверное, есть; Костя снова напрягся, потому что понял, что никаких знакомых Оксан у него нет, по крайней мере, доселе не было.