Седьмая ложь

Она улыбнулась и снова прижала малышку к груди — легким движением, ни на мгновение не прекращая поддерживать головку, но при этом ловко ее поворачивая.

— Ты сама-то как себя чувствуешь? — спросила я.

— Так себе, — призналась она. — Все болит, но это было ожидаемо. И я счастлива. Все прекрасно.

— А как дела у нашей новорожденной? — Я потянулась к малышке, и моя рука замерла в нескольких дюймах от нее.

— Она — само совершенство, — ответила Марни.

— Я знаю, — улыбнулась я.

— Да, кстати, — сказала она, — хотела тебе сказать, пока не забыла: это немного странно, но я получила сообщение от той журналистки. Ну, помнишь ее? От той самой. Она оставила его вчера вечером.

Интересно, что в тот момент было написано на моем лице? Могу лишь сказать, что рука, которую я держала вытянутой, не дрогнула. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и поспешно сделала вид, что икаю, чтобы не выдать себя.

— Она опять объявилась? — спросила я.

— Она оставила мне сообщение.

— И мне тоже, — сказала я.

В палате вдруг резко похолодало. Волоски на моих руках встали дыбом, несмотря на то что я была в кофте. Я стиснула зубы, чтобы не стучали. Но Марни едва ли заметила во мне какую-то перемену. Она была всецело сосредоточена на Одри: белая хлопчатобумажная шапочка сползла той на глаза.

— Чего она хотела? — выдавила я.

Дурнота ощущалась не только в животе и в горле, но и в костях, и в мышцах тоже. Она была как волна, вздымающаяся в каждой клеточке моего тела.

— Понятия не имею, — хмыкнула Марни, поправляя шапочку на головенке Одри.

— То есть как это? — опешила я.

— Ты знаешь, — сказала она, — я не хочу о ней думать. Она неприятная женщина, а у меня сейчас в жизни масса приятных вещей. Не хватало только еще тратить на нее душевные силы.

— Ты ей не перезванивала? — спросила я.

Марни вскинула на меня глаза:

— Я даже сообщение заметила только сегодня утром. Вообще-то, я решила, что оно от моей матери. Иначе я и слушать бы его не стала.

— И?.. — не отступалась я.

Она стянула шапочку с головы Одри и смяла ее в кулаке.

— У нее слишком маленькая головка, — вздохнула она.

— Марни, — не сдержалась я, — да посмотри же ты на меня! Что там было? В том сообщении? Она что-то раскопала? Она по-прежнему занимается расследованием?

— Господи, Джейн… — Марни бросила в меня шапочкой, и та спланировала на голубое покрывало между нами.

— Что? — спросила я. — Неужели тебе не хочется знать, собирается она писать про нас снова или нет? Мне совершенно не улыбается перспектива опять попасть на этот ее чертов сайт, в особенности после того, что она написала в прошлый раз. А тебе? Неужели тебе совершенно все равно?

— Тебе нужно успокоиться, — сказала она. — Здесь неподходящее место. И вообще, что ты так из-за этого переживаешь? Ну подумаешь, какая-то журналистка пытается что-то раскопать. Если ей так хочется попусту тратить свое время — ради бога, пусть. Все равно она ничего не найдет, так что какое нам дело до того, чем она занимается.

Одри захныкала.

— О, нет-нет-нет, — заворковала Марни. — Так не пойдет. А ну-ка.

Она приподняла маленькое скрюченное тельце Одри, и я наконец-то выдохнула.

В том сообщении не могло быть ничего существенного. Никаких откровений, никаких улик, никаких разоблачений. В противном случае наш разговор с самого начала принял бы иной тон. Потому что Марни была не из тех, кто способен хранить какой-то секрет. Она была не из тех, кто копит все внутри себя до тех пор, пока не взорвется. Если бы она хотела что-то мне сказать, она бы сказала.

Но я позволила панике затмить мой разум и невольно подняла бурю в стакане воды, неосмотрительно продемонстрировав Марни свой страх. Я исходила из того, что она тоже напугана назойливостью Валери. Однако моя подруга не знала, что у меня есть веская причина бояться всех этих статей, сообщений и пристального внимания. Я самонадеянно подразумевала, что она по-прежнему знает и чувствует все то же самое, что знаю и чувствую я, и что все возникающие между нами недомолвки быстро устраняются, но, конечно, это больше не было и не могло быть правдой.

Нужно было вернуть разговор в мирное русло, скрыть свою тревогу, потому что недоумение Марни было совершенно справедливым.

— С ней все в порядке? — кивнула я на малышку.

Меня пугал зловещий контраст между правдой, которую могла обнаружить Марни, и этим крохотным островком полной безмятежности, со всех сторон отгороженным от мира голубыми шторками.

— Думаю, да. — И Марни снова прижала к себе Одри.

Она выудила из своего рюкзака, который был набит свернутыми комбинезончиками и умилительными носочками, еще одну крошечную шапочку и натянула ее на голову Одри.

— Прости, — сказала я. — Ты права. Нужно просто не обращать на нее внимания. В конце концов это ей надоест.

— Именно так, — согласилась Марни.