Седьмая ложь

Марни оставили в больнице до утра, так что домой я поехала одна. Пока такси везло меня по узким улочкам, я размышляла о том, как сильно все переменилось за этот один-единственный день. Такие поворотные дни должны случаться в жизни разных людей постоянно. Я думала, что такие дни — знаменательные дни — это узловые точки, которые определяют судьбу: ты кого-то обретаешь или, наоборот, теряешь. У меня голова шла кругом, оттого что жизнь открыла передо мной новые возможности и круто поменяла русло, когда в ней появился этот новый человечек.

Накануне я выскочила из дому очень рано и не раздвинула занавески, поэтому в квартире было темно. Я немедленно заметила красную кнопку, мигающую на телефоне, — сообщение на автоответчике — и пошарила по стене, нащупывая выключатель.

Несколькими неделями ранее я воткнула стационарный телефон обратно в розетку и обнаружила на автоответчике все до единого сообщения, оставленные за то время, что телефон был отключен. Некоторые из них я даже прослушала: это были голоса из другого мира, из прошлого, когда наша новорожденная еще не появилась на свет. Но потом в сообщениях замелькали вопросы — про Джонатана, про Чарльза, — так что я просто все стерла.

Я нажала на мигающий треугольничек.

— У вас — одно — новое сообщение, — произнес механический женский голос. — Получено — сегодня в — двадцать — два — часа — двадцать — три — минуты.

— Привет, — послышался другой женский голос, на сей раз человеческий. Он эхом заметался по коридору, отскакивая от стен. — Думаю, вам небезынтересно будет узнать: я проверяю все, что вы сказали, и все, что произошло. — Голос у нее был глуховатый и хриплый. — И знаете, обнаруживаются очень интересные вещи. Я чувствую, что там была какая-то история — причем она до сих пор не закончилась, — и в конце концов я до нее доберусь. Я ее раскопаю, вот увидите.

Язык у нее заплетался, согласные звучали невнятно, а гласные протяжно, слова склеивались, как будто она весь день только и делала, что пила. Я посмотрела на часы. Было почти одиннадцать вечера.

— Ладно, не суть важно, — произнесла она. — Я знаю, что вы пробыли там больше часа. Я читала полицейский отчет: вы сказали, что ждали вашу подругу. А вам известно, что соседка из квартиры снизу будто бы слышала чьи-то крики? Так она утверждает. Это было чуть раньше, и тем не менее. Странно, если подумать. Ведь он же умер мгновенно, да? Так что времени на крики у него было не слишком много. Но это еще не все, правда? Время, которое вы провели там… Зачем кому-то нужно так долго находиться в чужом доме? А то, что произошло за неделю до этого?.. Просто прогулка под дождем? Мне слабо в это верится. Что-то тут не так, верно? Мы обе это знаем. Можете не перезванивать.

— У вас — нет — новых сообщений, — произнес автоматический голос, металлический и невыразительный.

Теплая радость, которая переполняла меня весь день, мгновенно улетучилась, скиснув, как молоко.

Что там слышала соседка? Я прошла в кухню и открыла кран. В ладони мне потекла холодная вода.

Кто жил в квартире снизу? Я сняла плащ и повесила его на спинку высокого стула, задвинутого под барную стойку.

Чарльз кричал, и его кто-то услышал за те несколько часов, что прошли после его падения? Я включила радио и выкрутила регулятор громкости, чтобы было не так тихо. По комнате разлилась какая-то песня, какая-то мелодия, которая ни о чем мне не говорила.

Это ставило под сомнение время смерти.

Я включила телевизор. Пульт от него был потерян несколько месяцев назад, поэтому, для того чтобы прибавить звук, пришлось нажимать кнопки сбоку от экрана.

Я опустилась на диван. Внутри стремительно разрасталась паника, грудь точно перехватило тугим обручем, не дававшим вздохнуть. Валери Сэндз подбиралась ко мне все ближе и ближе; я почти чувствовала, как она дышит мне в затылок, отчего крохотные волоски на моей шее сзади вставали дыбом; я ощущала ее приближение всей кожей спины, вдруг ставшей невыносимо чувствительной. Меня охватила нервная дрожь, мое тело протестовало против этого резкого перехода от ликования к ужасу. Внутри меня росло и ширилось что-то, не имеющее названия, и, поддавшись отчаянному желанию дать этому выход, я взревела, усугубляя какофонию воды, музыки и голосов из телевизора.

Дальше я какое-то время сидела молча.

Мне стало немного лучше: я почувствовала себя чище, свежее, легче.

Я поднялась, выключила воду, радио и телевизор и опять села на диван.

Мне необходимо было сосредоточиться.

Я велела себе успокоиться.

Значит, кто-то что-то слышал.

Это был не лучший вариант.

Но возможно, еще не катастрофа.