Сделай ставку и беги

Это позволило сопротивляться почти год. Но когда все зацепки для оспариваний судебных решений перебрали, а сроки на обжалование вышли, в сухом остатке получили неизбежное – аукцион все-таки состоится в июле, после чего беззащитный институт упадет в объятия вожделеющему олигарху. Мелкие спекулянты, обычно заявляющиеся на аукционы, чтоб подзаработать на перепродаже, узнав об интересе к объекту Балахнина, дружно сиганули врассыпную.

Правда, Петр Иванович попытался раздобыть денег, чтобы заявиться на аукцион и самому выкупить институтские акции. Но потуги его успеха не имели, – слишком очевидным для всех было, что тягаться в цене с всесильным олигархом старому академику не под силу. А значит, после того, как в институте переменится хозяин, деньги назад можно не получить, – Балахнин и по своим-то долгам платил неохотно.

Понимал всё это и старший Листопад.

В какой-то момент блеснул луч надежды, – институтскими разработками заинтересовалась японская электронная компания, предложившая институту крупную сумму для победы на аукционе – при условии, что ей будут переданы эксклюзивные права на результаты научных исследований. Иван Листопад из-за границы настойчиво рекомендовал дядьке принять предложенные условия и, значит, сохранить институт.

Но старый патриот, в ком взыграло ретивое, с негодованием отказался усиливать мощь иноземной державы. Да и Госкомимущество, прознав об интересе к институту зарубежной фирмы, тут же припомнило, что речь идет о национальном достоянии, и запретило участие в аукционе нерезидентам.

Других источников для получения денег институт не имел. Научные разработки, на которые очень рассчитывал Листопад-старший, принести немедленную отдачу не могли. Наоборот, чтобы завершить их, требовались дополнительные вложения. Средства Петр Иванович изыскивал за счет аренды. Памятуя об обильных временах Ивана, он полагал, что сдача в наём даже трёх этажей должна окупить расходы по содержанию института, обеспечить финансирование тем и приемлемую зарплату для сотрудников.

Увы! С тех пор в чужое пользование один за другим отошли аж шесть этажей из десяти, на очереди был седьмой, а деньги в кассу текли всё такой же вялой струйкой, будто у старика, страдающего аденомой предстательной железы.

Заместитель по финансам, выбивая из арендаторов деньги, бился как рыба об лед. С девяти до восемнадцати отчаянные, матерные его угрозы разносились по нижним этажам. Арендаторы в ответ божились, пускали слезу, выворачивали пустые бумажники. Но всякий раз находили какие-то немыслимые зацепки и поводы, чтобы уменьшить платежи.

А без зарплаты застопорились исследования. Треть научного аппарата пришлось сократить. Самые же нужные, головастые сотрудники, особенно из тех, что помоложе, стали подавать документы на выезд из страны.

Петр Иванович боролся за людей как мог: заверял, обхаживал, показывал письма от знакомых ученых, работавших в США таксистами и мойщиками окон. Как последний аргумент, подкидывал премии из собственного кармана. Всё это привело к одному: решившиеся уехать, дабы не обидеть Петра Ивановича, выездные визы стали оформлять втайне от него.

Институт грозил распасться вовсе.

* * *

Вот тогда-то и возник вновь Иван Листопад.

Антона пригласили в кабинет Генерального директора. Накануне кассационная инстанция отказала в удовлетворении последнего институтского иска. Можно было констатировать, что всё, чего добился на своей должности Антон, – отсрочил на год неизбежное. Предстояло огорошить этой новостью живущего надеждой старика.

Антон даже предусмотрительно прихватил с собой валидолу, – за последние три месяца Петра Ивановича прямо с работы дважды увозили с сердечными приступами. После отъезда семьи и, особено, – после гибели внука он резко сдал.

Но, вопреки опасениям, на сей раз выглядел гендиректор оживленно-деятельным. Даже тяжелые мешки под глазами, будто посвежели.

– Входи же, входи, – Петр Иванович энергично замахал руками. При виде мрачной физиономии подчиненного снисходительно подмигнул. – Что мнешься? Не знаешь, как сказать? Так можешь не трудиться, уже донесли. Ну, и хрен с этим государством, которому ничего не надо. Пойдем-ка лучше, чего увидишь!

Он приобнял озадаченного Антона за талию и, сияя лукавой, предвкушающей улыбкой, подтолкнул в комнатку отдыха.

На пороге Антон замер, – на диванчике сидел Иван Листопад. Из перевернутой кверху ладони поднимался вкусный кофейный дымок, – чашка затерялась внутри огромной лапищи.

Если б Антон увидел измученного годами мытарств, надломленного бедами человека, каким запомнил его в день бегства, он, быть может, почувствовал жалость.

Но от того растерянного, загнанного в угол беглеца не осталось и следа.

Глаз снова косил привычным самодовольным нахальством. И это отчего-то глубоко уязвило Антона.

В свою очередь Иван, едва скользнув по неприязненной физиономии прежнего товарища, выжидательно прищурился.

Оба молчали.

– Вы чего как неродные? – поразился Петр Иванович. – Оторопели от радости? Поздоровайтесь же.

– Притомился, поди, в бегах? – недоброжелательно поинтересовался Антон.